Валериан Куйбышев. «Буду отстаивать свою программу» - Андрей Иванович Колганов
Он просил разрешить сейчас ему отпуск, я согласия не дал, указав на то, что он связал свой отпуск с отставкой, что его заявление я переслал Вам, и мы будем ждать Ваших указаний.
Впечатление мое такое, что заявление написано непродуманно, и что он его возьмет обратно, может быть полезно было бы ему съездить в Сочи к Вам
<…>
P. S. Пару слов еще дополнительно к беседе с т. Куйбышевым.
На мои указания, что у нас есть инстанция, которая может разрешить все спорные вопросы, в частности и вопрос о налаживании нормальных отношений с ВСНХ и с т. Серго, т. Куйбышев мне ответил: – “Если взаимоотношения Серго с Молотовым не удалось урегулировать, то со мной наверняка не удастся, ведь вся история (конфликт Серго – Молотов), – говорит т. Куйбышев, – кончилась торжеством и победой Серго, ведь он обратно своих слов не взял”. Само собой разумеется, что смешно говорить о какой-то победе и торжестве, но такой подход довольно характерен. Ваш Л. К.»[634].
Сталин был явно возмущен дрязгами среди членов высшего партийного руководства, что видно из его ответного письма Кагановичу: «Тяжелое впечатление производит записка т. Куйбышева и вообще все его поведение. Похоже, что убегает от работы. С другой стороны, все еще плохо ведет себя т. Орд[жоники]дзе. Последний, видимо, не отдает себе отчета в том, [что] его поведение (с заострением против тт. Молотова, Куйбышева) ведет объективно к подтачиванию нашей руководящей группы, исторически сложившейся в борьбе со всеми видами оппортунизма, – создает опасность ее разрушения. Неужели он не понимает, что на этом пути он не найдет ни какой[635] поддержки с нашей стороны? Что за бессмыслица!»[636].
В уговорах Куйбышева участвовал и председатель СНК СССР В.М. Молотов. В отличие от Кагановича, уверявшего Валериана Владимировича, что все проблемы можно разрешить через Политбюро, Молотов напирал на чувство долга:
«Здравствуй, Валерьян!
Т. Каганович прислал Кобе твое письмо в ЦК и я читал его.
Вижу, что с планами будущего года и будущей пятилетки дело идет медленнее, чем хотелось бы. Однако, время, небольшое, мы еще имеем и, по-моему, то, что мы наметили, в частности для работы комиссии по 1932 году, мы должны и можем сделать. Надо, чтобы комиссия твоя собралась и произвела предварительную наметку. В крайнем случае нужно поставить вопрос о созыве комиссии в Пбюро.
Насчет твоего ухода из Госплана не может быть и речи. Уверен, что все будут решительно против. Этот хозяйственный год, год перестройки, имеет дополнительные трудности, но путь к их преодолению нащупан и дело должно пойти вперед. Хорошо – лучше, чем раньше.
Что тебе нужно, так это передышку. Это, по-моему, можно скоро осуществить, с первых чисел сентября. Итак, очень советую снять вопрос об уходе из Госплана и больше его вообще не подымать. Не такое сейчас время – надо вплотную взяться за улучшение Госплана. Мы должны тут тебе помочь, и я думаю, что дело с осени пойдет лучше, успешно.
Шлю привет и жму руку!
Твой В. Молотов.
14 августа.
Черкни как идут дела в Москве?»[637].
И действительно, чтобы собрать комиссию по подготовке пятилетнего плана, понадобилось специальное решение Политбюро:
«Созвать 14 августа в 8 час. вечера совещание в составе т.т. Кагановича, Орджоникидзе, Калинина, Микояна, Рудзутака, Куйбышева, Рухимовича, Антипова, Яковлева, Гринько и Калмановича для обсуждения проекта основных линий по второму пятилетнему плану и директив по контрольным цифрам на 1932 г.» [638].
Письмо В.М. Молотова В.В. Куйбышеву
14 августа 1931
[РГАСПИ. Ф. 79. Оп. 1. Д. 683. Л. 2–4]
Валериан Владимирович Куйбышев
1930-е
[РГАСПИ. Ф. 79. Оп. 1. Д. 986. Л. 13]
Но, так или иначе, комиссия заработала, пожелание Молотова об отпуске Куйбышеву также было реализовано (отпуск решением Политбюро был предоставлен на полтора месяца с 5 сентября) [639].
Куйбышев больше об отставке не вспоминал. Однако трения между ведомствами и их руководителями от этого не исчезли, а лишь не стали проявляться столь открыто.
Думается, что здесь дело отнюдь не только в личном конфликте между Куйбышевым и Орджоникидзе или между Молотовым и Орджоникидзе. Из записки Куйбышева видно, что налицо были трения не только с ВСНХ, но и со многими другими хозяйственными ведомствами. Думается, прав был Сергей Иванович Сырцов, когда говорил на XVI съезде партии: «…большим злом, которое партия еще не сумела преодолеть, где партия не сумела еще добиться значительных результатов, является то, что работа каждого руководителя, каждого учреждения в значительной мере отдается ведомственной борьбе, а не самой работе»[640].
Конфликты между ведомствами и их руководителями стали отражением укрепляющегося бюрократического стиля руководства. И дело здесь не в том, что Куйбышев, или Орджоникидзе, или Молотов превратились из революционных борцов в завзятых бюрократов. Субъективно они по-прежнему не мыслили себя вне борьбы за строительство и утверждение социализма. Однако сформировавшаяся за 10–12 лет, прошедших с момента взятия власти, бюрократическая иерархия управления объективным образом, независимо от желания отдельных людей, навязывала им определенный стиль поведения. Задачи проведения курса на строительство социализма руководители начинали видеть через призму «своего» ведомства и стали отождествлять ведомственные интересы с интересами общегосударственными. Хотя бы просто потому, что все стоящие перед ними задачи они могли решать именно через аппарат своего ведомства. А все призывы к развертыванию активности масс, пусть даже и искренние, и даже отдельные попытки действительно вовлекать массы в решение насущных хозяйственных вопросов могли несколько оживлять застойное бюрократическое болото, но не могли превратить его в чистый живой поток. Начальственный статус любого чиновника на любом посту стал восприниматься новым служилым сословием как заслуженная привилегия, покушения на которую стали считаться недопустимыми. Пусть массы проявляют активность и инициативу, но в пределах указанного свыше, соблюдая уважение к начальству.
В таких условиях, когда главной опорой любого руководителя становился бюрократический аппарат, а не пролетарская масса, к интересам которой они по инерции продолжали апеллировать, неизбежно
