Славянское колесо года. Похороны мух, весенние заклички и золовкины посиделки - Екатерина Мокрушева
«Лет за 40 в Семик вся Москва представляла разгульный праздник; почти на каждом дворе, у хозяина и хозяйки с семьею, в виде кущи обставливался березками стол с яичницей и драченой; везде раздавались семицкие песни, с коими носили по улицам изукрашенную лентами и лоскутками березку толпы народа в венках из ландышей, дойничков и незабудок или из березовых и липовых ветвей. До мора в Москве 1771 г., после погребения и поминовения убогих на старых убогих домах, или божедомке, ватаги народа, умыв руки себе в Самотёке, шли в Марьину рощу…»[141]
«11 мая — сегодня Семик; было время, когда заранее рассчитываешь этот день, когда ожидаешь его с нетерпением, чтоб книги и тетради в сторону и идти смотреть на игры крестьянок, а теперь я и забыла, что существует на Руси праздник Семик. Елизавета Ивановна напомнила о нем, и я мысленно перелетела в Хотню и вообразила, как веселятся там теперь: по деревне раздаются песни, сбираются хороводы и как от души веселятся!»[142]
«На днях был Семик. Это народный русский праздник. Им народ встречает весну, и по всей безбрежной русской земле завивают венки. Но в Петербурге погода была холодна и мертва. Шел снег, березки не распустились, к тому же град побил накануне древесные почки»[143].
«Эта долинка была местом наших общественных увеселений; здесь мы, бывало, в Семик и Троицын день, с позволения тетушки собрав дворовых и горничных девушек, пригласив заранее ту же Машу Филиппову и дочерей Арины Степановны, завивали венки, затевали хороводы и горелки и завтракали в саду, что казалось нам верхом увеселения»[144].
«Жандармский ключ бежал по дну глубокого оврага, спускаясь к Оке, овраг отрезал от города поле, названное именем древнего бога — Ярило. На этом поле, по Семикам, городское мещанство устраивало гулянье; бабушка говорила мне, что в годы ее молодости народ еще веровал Яриле и приносил ему жертву: брали колесо, обвертывали его смоленой паклей и, пустив под гору, с криками, с песнями, следили — докатится ли огненное колесо до Оки. Если докатится, бог Ярило принял жертву: лето будет солнечное и счастливое»[145].
Троица
В народе Троицей называли либо один день — воскресенье, либо отрезок со вторника по воскресенье. Троица заканчивала весенний сезон и открывала летний период праздников, поэтому все начатое в Семик надо было завершить: девушки, ставшие кумами в Семик, обязательно ходили в лес «раскумляться» и «развивать» березку, а похороненную «кукушку» иногда откапывали — так делали в Белгородском районе.
Троица была одним из любимых праздников. Ее часто описывали эпитетами «светлая». В художественной литературе Троица предстает радостным днем, наполненным светом и ожиданием чего-то хорошего: «Помнил он также и Троицын день. Народу в церкви было яблоку упасть негде: всё больше женщины, и все, кажется, такие хорошенькие, все в белых или светло-голубых и розовых платьях и все с букетами в руках благоухающей сирени — прекрасно!»[146]
Венки и хороводы вокруг березы
Славянские народы на Троицу украшали зеленью жилые дома, хозяйственные постройки, храмы и улицы. Парни и девушки плели венки, одевали их на скотину и носили сами. Когда праздник заканчивался, всю зелень, включая венки, собирали и сжигали или бросали в воду.
Интересно, что городские жители тоже соблюдали троицкие традиции. Правда, обычно это касалось рабочего люда, но где-нибудь в усадьбе молодые дворянки тоже могли себе позволить сплести венок на Троицу.
В своей версии истории разбойника Ваньки-Каина Матвей Комаров описывает, как московские женщины праздновали Троицу: «В день праздника Пятидесятницы, или, как называется у нас, в Троицын день, у Москворецких ворот на живом мосту собиралось множество девиц и женщин, которые по древнему еще суеверному и идолопоклонническому обыкновению, ходя с березками, пели песни, плясали и бросали с голов своих в Москву-реку венки; чего ради для смотрения сего позорища собиралось там немалое число всякого звания народа…»[147]
Украшенная береза.
Mario Hoesel / Shutterstock
Один из главных символов Троицы — березка. Молодое деревце срубали и украшали: на березу вешали ленты, лоскуты ткани, платки, цветы и венки. Иногда наряжали растущее дерево: рябину, черемуху и даже елку. В некоторых регионах наряженное дерево топили в реке, в других — устанавливали в избе или на крыше. Иногда березку ставили в центре села, водили вокруг нее хороводы, играли, устраивали праздничную трапезу. Как и всю остальную зелень, березку после Троицы уносили. В ряде случаев ее топили в реке под причитания: этот обряд был отголоском архаических жертвоприношений, березой заменили человеческую жертву — выше мы говорили о том, что у восточных славян береза символизировала женское начало.
Ритуальное прощание с троицкой березкой возмутило Святейший Синод: «А оные бесчинники в столь великий и святой день вместо подобающего благоговения вышеупомянутые березки износя из домов своих, аки бы некую вещь честную, с немалым людства собранием провожают по подобию елинских (эллинских. — Прим. авт.) пиршеств в овин, в леса…»[148]
Кроме того, в протоколе упоминаются «великие скачки и пляски», кулачные бои и посещение кабаков. А в Ярославской губернии молодежь хлестала друг друга крапивой и пучками зелени. Кроме того, иногда в печати встречались критические заметки в адрес тех, кто рубит березы на Троицу, — точно такие же заметки печатали и о рождественских елках: «В Троицын день губят много молодых березок, убирая ими комнаты, крыльца и крыши. Это, конечно, очень красиво — но сколько при этом погибает молодого леса!»[149]
Березовыми ветками и цветами украшали даже церкви:
Гудящий благовест к молитве призывает,
На солнечных лучах над нивами звенит;
Даль заливных лугов в лазури утопает,
И речка на лугах сверкает и горит.
А на селе с утра идет обедня в храме;
Зеленою травой усыпан весь амвон,
Алтарь, сияющий и убранный цветами,
Янтарным блеском свеч и солнца озарен.
И звонко хор поет, веселый и нестройный,
И в окна ветерок приносит аромат —
Твой нынче день настал, усталый, кроткий брат,
Весенний праздник твой, и светлый, и спокойный!
Ты нынче с трудовых засеянных полей
Принес сюда простые приношения:
Гирлянды молодых березовых ветвей,
Печали тихий
