"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Гладков

Наклонясь ко мне, В.Э. тихонько спрашивает: «Как, я правильно говорил, правда, увлекательно, а? Со времени “Ревизора” у нас не было такой работы!»

Вечером во время «Дамы» у нас опять назначено режиссерское совещание. В.Э. опаздывает, оказывается, он выступает на митинге на стадионе «Динамо» об испанских событиях. Приезжает очень усталый, сразу садится рядом со мной на диван в том же директорском кабинете и еле переводит дыхание... <…> Потом долго говорим с ним о разном. Он остро переживает положение в труппе (инциденты с Чикулом, Кельберером, просьбу об отпуске Мичурина и пр.). Начав об этом разговор, вдруг неожиданно ругается матом и смущенно умолкает... «Вот разогнать половину труппы, в первую очередь всех киношников выгнать67, и набрать совсем молодую труппу...» Потом, по какой-то странной ассоциации, разговор переходит на вопрос о фаллическом культе в греческой комедии и вообще о границах приличного и неприличного в искусстве. Сыплет парадоксами. В ходе разговора употребляет слово «член». «Но все же актер в греческом театре не мог употребить женщину на сцене. Если б у них был свой МХТ, то, наверно, и до этого дошло бы...» Чем более стареет и морщинится лицо В.Э., тем более оно становится добродушным, теряя характерные черты надменности и гордости. Но по-прежнему прекрасен его дивный, смелый и чувственный рот...

5 августа

Рано утром еду на пляж с Костей Мейерхольдом. После купания вешался (не завтракал) в брюках и рубашке. Вешу я 68 кг 300 г. Немного для моего роста!

Днем на репетиции «Бориса». Перед началом В.Э. хвалит меня за добытые мною материалы по «Борису» (иконографические, редкие издания Пушкина с иллюстрациями).

В.Э. просит меня расписать роли «Бориса» по группам: «с молодым темпераментом», «поляки», «русские старики» и т.п. и против них написать возможные кандидатуры исполнителей по всей труппе: «Так нужно делать при оркестровой режиссуре». Просит этого не откладывать и тут же, во время репетиции, этим заняться. Мне приносят по требованию В.Э. список труппы, и я начинаю заниматься «оркестровкой “Бориса”». В.Э., работая, время от времени с любопытством заглядывает в мои бумаги.

Сцена «Краков. Дом Вишневецкого» (Самозванец — Царев, Карела — Мюльберг, патер — Поплавский, Хрущев — Нещипленко, поляк — Садовский, Курбский — Чикул, Пушкин — Баранов). «В работе над этими сценами надо повторить опыт Кронека в Мейнингенском театре, когда большие актеры играли маленькие роли...» Читают. Прервав, В.Э. говорит о польской характерности речи, показывая манеру речи Поплавскому. Виртуозный показ — образец мастерства речи! Потом В.Э. вызывает Козикова читать патера. Еще раз читают. «Эта сцена должна у зрителя вызвать легкую улыбку, но, боже упаси, не смех...» «Я тут хочу во всем следовать пушкинскому контрастному разнообразию». (Увлекаясь, В.Э. особенно часто повторяет в конце фраз свое любимое «А что?» или «А? Что?». Должно быть, соответствующая фраза в сцене вранья Хлестакова возникла из этой личной манеры В.Э.) Говоря об исполнении Самозванца, В.Э. замечает: «Недостаток Бабочкина 68 — чрезмерный инфантилизм». Переходим к сцене «Замок воеводы Мнишка» (Мнишек — Темерин, Вишневецкий — Поплавский, дамы: Егорова, Бурова, Капранова, кавалеры: Витухин, Карельских, Мурузин). В.Э. замечает, что Мнишек и Вишневецкий слегка выпили. «Эти сцены наитруднейшие...» Еще читают сцену. «Мнишек говорит о дочери с некоторым сладострастием». Композиционно сцена будет решаться так: с одной стороны сцены Мнишек и Вишневецкий, с другой — Марина и Димитрий... Все намечается очень вкусно. Потом бегло пробует сцену «Марина и Рузя» (Марина — Давыдова, Рузя — Серебренникова, служанка — Кулябко). Но этот состав, видимо, так его не увлекает, что, прослушав раз сцену, он гмыкает себе под нос и снова возвращается к предыдущей сцене. <...>

Когда мы с ним выходим из театра, начинается страшный ливень. Мне близко, а ему нужно пройти всю улицу, а у меня в театре уже давно висит как-то забытый мною плащ, и я предлагаю его В.Э., но он настаивает, чтобы мы до моего подъезда шли с ним, укрывшись им вместе. Так и идем, а дальше он идет уже один, надев его на голову, а я смотрю ему вслед...

Обедаю с Мюльбергом и Барановым. Вечером захожу на «33 обморока» и снова долго говорю с В.Э., которому я отдаю мою «оркестровку»...

«Главное в “Борисе Годунове” исполнение маленьких ролей. Если есть хорошие исполнители главных, но нет хороших для маленьких ролей, то пьесу ставить нельзя. Скорее — наоборот... Это звучит парадоксально, но это так, ибо пьеса — это оркестровая мозаика».

«Самозванец — это прирожденный трансформатор. Его нужно играть множеством красок. Не знаю, как справится с этим М.И.Царев69. Где-то он и шекспировский Антоний, а где-то — жалкий и нищий бродяга, где-то — мечтатель и поэт, а где-то — гордый воин...»

Говорим и о других возможных исполнителях роли. Я вылезаю с кандидатурой Гарина. В.Э. как бы и не слышит и продолжает говорить70... Он очень доволен своими находками в сцене с Мнишек и смакует их снова (симметричная композиция и мотив сладострастия). Несколько раз переспрашивает меня: «Ну, как вам это нравится, а?» По его словам, Темерин совершенно не годится для Мнишка: «слишком русский»...

Когда В.Э. говорит о Пушкине, он весь как бы начинает светиться, голос становится выше, а на лице бродит полуулыбка. Он даже щурится по-стариковски обаятельно.

После спектакля гуляю с Чулковым и Мюльбергом, потом, расставшись с ними, захожу в кафе за Катей и провожаю ее, и целую в подъезде.

6 августа

<…> В.Э. уезжает в Москву послезавтра, а я 9-го. В конце августа начнутся приемные испытания в наш техникум71. Ходят слухи, что осенью и зимой возможны долгосрочные гастроли, так как пожарный отдел Моссовета запретил играть в помещении Тверская, 15 до капитального ремонта.

Во вчерашней «Правде» какая-то странная корреспонденция из Ленинграда «Троцкистско-зиновьевское охвостье и его защитники» о каких-то работниках «Электросети» в Ленинграде, скрывавших свои колебания во время борьбы с оппозицией в 26-27 гг.

Вечером в кафе с Богорской, потом захожу на «Горе уму». Спектакль смотрит Катя с подругой. После провожаем подругу и идем ко мне. Катя — прелесть!

7 августа

Утром читка на труппе инсценировки Рафаловича «Как закалялась сталь»72. Читал приехавший автор инсценировки очень нудно. Я выступаю в прениях по просьбе В.Э. После — общее собрание о конституции и испанских событиях.

В.Э. сделал информацию о порядке дальнейшей работы над «Борисом».