Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

на долгие годы, и по выходе из спецучреждения его антисоциальная активность способна еще более возрасти. Насилие против личности, к которому подросток привыкает в условиях колонии и которое становится для него естественной формой существования, превращается и в естественный аспект его будущей жизни. (Если там это было позволено по отношению к нему, то почему, тут, в большом мире, это не может быть дозволено ему в отношении других?) К тому же не будем списывать со счетов и фактор ожесточения, то, что гомосексуальный контакт обычно прилюден и лишен в местах заключения какой-либо интимности, то, что он выглядит чаще не как радостное событие, а как своего рода кара, — это, конечно же, не может не влиять на отношения юного правонарушителя со своими будущими половыми партнерами, кем бы они ни были — мужчинами или женщинами. Очевидно, что нашему пуританскому во многих отношениях обществу стоит задуматься над тем, какими разумными способами можно свести к минимуму сексуальные эксцессы в местах лишения свободы, особенно там, где находятся несовершеннолетние, и делаться это должно мудро, с использованием непринудительных и нелобовых методов, иначе это никогда не даст ожидаемого результата. Не надо лицемерно думать, что трудотерапия или практикуемое из-под палки обучение отвлекут здоровых молодых людей от естественной сексуальной активности, тем более, что вынужденная скученность и ограничение в передвижениях делают её практически неизбежной.

Сжатое пространство исправительно-трудовой колонии или спецшколы во многом похоже на модель большого социума. На первый взгляд, ведущей силой здесь является администрация, так как именно она ответственна за функционирование всего заведения и за поддержание в нем порядка. Однако, как и в другой жестко регламентированной организации — армии, для повседневного существования большинства индивидов важнее оказываются неформальные (внеуставные) взаимоотношения, в соответствии с которыми формируются различные категории воспитанников (заключенных). Хотя порочность подобной практики общеизвестна, реально борьба с ней почти не ведется: во-первых, потому что искоренить её практически невозможно, а во-вторых, администрации удобнее решать многие вопросы, используя специфику сложившейся иерархической структуры. Кстати, в рассказе Муханкина о порядках в спецшколе, как, безусловно, заметил читатель, присутствуют примеры такой тактики.

Общеизвестно, что в пределах иерархии исправительно-трудовых учреждений существует четыре неформальные категории лиц, отбывающих наказание. Это особо устойчиво-привилегированные («блатные», «воры», «борзые» и им подобные), устойчиво-привилегированные («пацаны»), неустойчиво-привилегированные («чушки», «приморенные пацаны») и устойчиво-непривилегированные («обиженные»). Нетрудно понять, что свой путь в местах лишения свободы Владимир начинал в лучшем случае в рамках третьей категории, скатываясь постепенно в сторону четвертой. Поясним, почему.

Как отмечается в специальных исследованиях, «чушки» — это лица, которые обладают относительно невысоким интеллектом, слабой волей, неспособны быстро ориентироваться в новой среде и найти там поддержку, не умеют скрыть чувства страха. Невысокое положение в неформальной иерархии обязывает их выполнять в пределах своего исправительного учреждения всю черновую работу: убирать камеру, мыть туалеты и т. д. Когда, например, нарушитель-Муханкин регулярно метет плац, — это симптоматично.

Мобильность «вверх» для «чушек» маловероятна; скорее, они могут лишь скатиться на самое дно неформальной иерархии, угодив в число «обиженных». Последние выполняют все требования, предъявляемые к ним со стороны представителей, выше них стоящих неформальных категорий. Совершив в местах лишения свободы какой-либо проступок, резко противоречащий неформальным нормам, «обиженные» могут в наказание за это подвергнуться сексуальному насилию со стороны тех, кто принадлежит к более привилегированным слоям этого замкнутого сообщества. Тот, кто был «опущен», то есть стал исполнять функции пассивного гомосексуального партнера, никогда уже не сможет рассчитывать на лучшую долю в замкнутом социуме спецшколы, колонии, лагеря, тюрьмы.

Повествование Владимира Муханкина интересно соотнести с нашумевшим в перестроечные годы романом Л. Габышева «Одлян, или Воздух свободы», в котором рассказывается о трудной судьбе подростка, отбывающего наказание в исправительно-трудовых колониях, где он проходит очень тяжелый путь вживания в аномальную обстановку зоны, сталкивается со структурой неформальных отношений и неоднократно становится их жертвой, но, постепенно притерпевшись, сам усваивает уроки жестокости и начинает практиковать их по отношению к более слабым. Критик, написавший послесловие к одному из изданий произведения, очень верно обозначил основные его отличия от многих образцов отечественной словесности: «На своей шкуре испытал [Габышев] то, о чем литература социалистического реализма, как деревенская, так и городская, предпочитала не говорить и о чем нынешняя вседозволенность тоже не говорит, а только информирует, маскируя крикливой сенсационностью полное равнодушие к человеческому страданию. Во всеуслышанье Габышев высказывает сверхгосударственную тайну нашего посткоммунистического общества: оно настолько пронизано насилием, что мы самим себе не решаемся в этом признаться».

В том-то и специфика романа, что он показывает зону именно как некую утрированную уменьшенную копию всего общества, и царящие здесь жесточайшие порядки в полной мере отражают повседневную жестокость, обезличенность, бездуховность нашего общества. Структура же неформальных отношений выписана в романе так:

В колонии восемь отрядов, в каждом более ста пятидесяти человек. Нечетные отряды работали во вторую смену, а в первую учились. Четные — наоборот.

В зоне две власти: актив и воры. Актив — это помощники администрации. Во главе актива — рог зоны, или председатель совета воспитанников колонии. У рога два заместителя: помрог зоны по четным отрядам и помрог зоны по нечетным. В каждом отряде — рог отряда и его помощник. Во всех отрядах по четыре отделения, и главный в отделении — бугор. У бугра тоже заместитель — помогальник.

Вторая элита в колонии — воры. Их меньше. Один вор зоны и в каждом отряде по вору отряда. Редко по два. На производстве они, как и роги, не работали, в каждом отряде по несколько шустряков. Они подворовывали. Кандидаты на вора отряда.

Актив с ворами жили дружно. Между собой кентовалисъ — почти все земляки. Актив и воры в основном местные, из Челябинской области. Неместному без поддержки трудно пробиться наверх.

Начальство на воров смотрело сквозь пальцы. Прижать не могло, авторитет у воров выше рогов, и потому начальство, боясь массовых беспорядков, или, как говорили, анархии, заигрывало с ними. Стоит ворам подать клич: бей актив! — и устремиться на рогов, как больше половины колонии пойдет за ними и даже многие активисты примкнут к ворам. Актив сомнут, и в зоне начнется анархия. Но и воры помогали в колонии наводить порядок. Своим авторитетом. Чтобы лучше жилось.

Хотя, как мы видим, некоторые конкретные особенности неформального устройства иные, но принцип вырисовывается такой же, как и в «Мемуарах» Муханкина. Кроме того, повествование последнего — это история непрерывных жесточайших избиений. Каждый бьет каждого «как собаку». Из десятков избиений складывается жизненный опыт, познается порядок, неписаный закон.

История героя романа «Одлян, или Воздух свободы», парня по кличке Хитрый Глаз, складывается