Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

Были случаи, когда я уже был постарше, что некуда было деться: тут же она тебя ругает, а из рук член не выпускает и туда-сюда открывает его и закрывает, и тогда поневоле кончаешь. С одной стороны, было стыдновато даже перед самим собой, а с другой стороны, хоть и стыдили, ругали, что-то было далекое, неестественно приятное, и хотелось, конечно, чтоб еще такое было, но чтоб не наказывали. Бывало, и не наказывали, делали вид, что ничего не случилось или вроде как простили. Но когда был банный день, то уже с утра появлялись разные мысли, и представлял, как увидишь что-то волосатое, не такое, как у тебя, и что когда-нибудь можно будет член всунуть, и тогда, должно быть, хорошо станет. И тут же как-то боялся и хотел, если что опять случится, чтоб не наказали и не придирались.

В спецшколе, конечно, было много молодых педагогов, если так можно этих молодых женщин и девушек назвать. И, конечно, в разные времена кого-то из воспитанников на связи половой ловили с девушками, которые входили в штат спецшкольных работников. Всеми силами администрация эти случаи скрывала, гасила, и кого-то увольняли по собственному желанию. Бывали случаи, что кого-то из воспитанников ловили за онанизмом. Наказывали и гасили это нарушение. В спецшколе установка была такая: темы эти оставлять без огласки, и не дай Бог кто-то будет из воспитанников говорить. Ни единого намека на тему секса не было, её боялись, как огня.

Не будем торопиться с выводами, хотя, конечно же, очевидно, что мы не можем буквально воспринимать описанный здесь эпизод. Как бы развращены ни были сотрудницы спецшколы в Чертково, все описанное выше выглядит, разумеется, совершенно нереалистично. Учтем к тому же, что запертый в следственном изоляторе повествователь, лишенный каких-либо иных радостей жизни, как нормальных, так и аномальных, по-видимому, изрядно распалял свое воображение, сочиняя текст для Яндиева, и, скорее всего, стремился совместить две не обязательно противоречащие друг другу задачи: удивить своего следователя и вместе с тем добиться сексуальной разрядки. Из общения с Муханкиным Яндиев вынес совершенно однозначное впечатление, что, написав какой-нибудь особенно головокружительный эпизод своих «Мемуаров», тот перевозбуждался и переходил к мастурбации.

Однако элементарный учет психологических факторов позволяет нам вычленить из во многом фантастичного рассказа определённое позитивное содержание. Не вызывает сомнения, что что-то, связанное с посещениями бани в спецшколе, прочно связалось в воображении Муханкина с приятными эротически окрашенными впечатлениями.

С какими же именно? Отметим, что у нашего рассказчика в банный день «уже с утра появлялись разные мысли»; иначе говоря, он предавался систематическим эротическим фантазиям. При этом он представлял себе «что-то волосатое, не такое как у тебя», то есть его фантазирование концентрировалось вокруг образа женских половых органов. Поэтому в баню Владимир попадал уже изрядно распалившись, и во время мытья возбуждение нарастало. Хотя не исключено, что в предбаннике действительно находились сотрудники (а кто знает, возможно, и сотрудницы) спецшколы, его воображение наполняло помещение множеством женских фигур. Презрительные интонации, и сейчас звучащие в описании этой смеси фантазии с реальностью, не удивляют: ведь женщина в восприятии Владимира ассоциировалась с враждебным, недобрым началом. Её порочность, развращенность для него аксиоматичны и соотнесены с образом матери.

Стержень навязчивой фантазии подростка легко угадывается: уж слишком волнуют и сегодня нашего рассказчика с ним, этим стержнем, связанные обстоятельства. Раз за разом представлял он себе, как женщина подходит к нему, как она касается рукой его члена и, то оттягивая крайнюю плоть пальцами, то вновь отпуская её, доводит его до оргазма. Кто эта женщина, Муханкин не конкретизирует, и тут возможно несколько альтернативных объяснений. Быть может, женская фигура деперсонализирована и ему безразлично, какой именно носительнице женского начала отведена эта функция. Впрочем, он мог варьировать образы героинь своих видений, действительно помещая в них поочередно различных сотрудниц спецшколы. Наконец, любой профессиональный психоаналитик мог бы заподозрить и возможность помещения материнской фигуры в контекст этого эротического действа, тем более, что в связи с ним возникает мотив наказания.

Возможно, наказания, упоминаемые в рассказе, действительно имели место, только обусловлены они были несколько иными обстоятельствами. Ведь не зря Муханкин ссылается на случаи, когда «воспитанников ловили за онанизмом». Не исключено, что во время мытья обычно происходила групповая мастурбация подростков, которые совмещали получение доступного им удовольствия с бунтом против правил. Еще более вероятно, что сам Муханкин демонстративно предавался мастурбации, привлекая к себе внимание сотрудниц спецшколы, и все это свидетельствует о начале формирования у него эксгибиционистских наклонностей, то есть стремления к использованию самообнажения и обращения к мастурбированию на глазах у женщин как к средству достижения сексуальной разрядки. Возможно, именно в спецшколе подросток Муханкин открыл для себя эксгибиционистскую мастурбацию и почувствовал к ней вкус.

Таким образом, взглянув на описанный эпизод под специфическим углом зрения, мы получаем возможность истолковать его не столько в социально-критическом, сколько в сексопатологическом ключе.

Самое удивительное — и это говорит о степени значимости «банной фантазии» для Владимира, — что в первой серии «Мемуаров» мы обнаруживаем еще один эпизод, отчасти повторяющий предшествующий, но содержащий некоторые новые важные в смысловом плане детали. Речь в нем идёт о молодых практикантках, присутствующих якобы при процедуре мытья.

Я не переносил органически, когда в предбаннике в банный день собиралась толпа этих молодух и пялила глаза на нас, голых, с обросшими волосами, с уже что-то представляющими членами. Я-то что, а вот у некоторых пацанов член был немного выше колен, и если бы дать попробовать им, то мало не показалось бы. И тоже, как те, кто работал в школе, так и деваха потрет тело на выходе из бани у тебя в разных местах, не катается ли грязь, не осталась ли опрелость на головке члена, отодвигает двумя пальчиками шкурку, а ты стоишь как баран и ничего сделать не можешь. Тут же и медичка, и прачка, и раздатчица белья в окне торчит, глаза таращит.

Я хоть и бесился, но совесть начинала тухнуть и чувства переходить из одного состояния в другое. Хотелось всех их раздеть и посмотреть, как они при нас будут мыться, или в туалет ходить, или бежать в одних трусиках утром на зарядку. Хотелось тоже потереть их по телу рукой и между ног, так