Маньяки в Москве - Эдвард Максимовский

с ним. Взял его за плечо и велел следовать за мной. Он испугался в этот момент — это было видно по его виду и реакции — он дернулся, но я его держал и увлек в глубь леса. Сопротивляться он не стал, подчинился, хотя я даже в этот момент и нож не доставал. Я, ранее блуждая по этому лесу, нашел недалеко от просеки старый деревянный сруб — видимо, ранее там стоял чей-то дом. Сруб был старый, без крыши, уровень его от земли мне примерно по пояс. Недалеко от этого сруба я выбрал даже дерево, где, если мне удастся поймать какого-либо мальчика, я его и повешу.

Этот план своих действий у меня был продуман заранее, поэтому я знал, куда мне вести мальчика, и проблем с местом убийства на тот момент для меня не существовало. Я их решил все заранее. Выйдя на просеку, мы пересекли ее, я провел его к срубу и от него к намеченному мной дереву — метров 30–40 от сруба и с удалением от лагеря. У этого дерева толстая ветка находилась на нужной мне высоте — примерно 2,5 м, и мне удобно было осуществлять то, что я наметил и представлял заранее в своем воображении.

Когда мы оказались у дерева, я достал из сумки приготовленную веревку, связал мальчику за спиной руки — сопротивление он мне практически не оказывал, т. к. не представлял наверное, что его ждет. Чтобы он до конца ни о чем не догадался, я достал из сумки и приготовленную кепку "Речфлот", одел ему на голову так, чтобы козырьком закрывалась у него полная видимость. После этого достал из сумки веревку с приготовленной петлей (она метра три длиной была, что хватило, и тоньше тех веревок, что в гараже я использовал), перебросил ее через сук, петлю одел мальчику на голову и потянул за другой конец.

Мальчик тогда догадался о моих намерениях, т. к. в последний момент я снял с его головы кепку. Он и крикнуть вообщем-то не успел, как я его повесил. Я дождался, когда он затих, сил у меня не хватало, чтобы подвесить его выше, поэтому тогда мне пришлось его тело руками приподнимать повыше, чтобы ноги у него находились хотя бы сантиметров на 20 от земли. Мне хотелось, чтобы в таком положении труп был зафиксирован.

Когда удалось его поднять, я обмотал веревку вокруг дерева, и весь он оказался передо мной. В таком положении я и вырезал первым делом у него половой член с мошонкой — одним фрагментом, а потом разрезал тело вдоль примерно посередине от горла до лобка. Половые органы у трупов я вырезал впервые, меня всегда влекло это сделать, а тип Гуляева вызвал у меня такой подъем, что я выполнил то, о чем мечтал и что хотел увидеть, держать в руках. Мне в тот момент постоянно хотелось находится с телом, проводить различные манипуляции с ним, что-то резать. Я получал от этого какое-то внутреннее удовлетворение. Я отрезал голову — сейчас точно не помню чем — ножом или бритвой, хотел снять скальп, делал надрезы на волосяной части, а потом передумал, решив взять голову с собой. Такое же желание у меня возникло и в отношении половых органов. Я сложил их в полиэтиленовый пакет, сунул в сумку, а голову понес прямо в руке. Предварительно, конечно, я снял с трупа все веревки, чтобы никто не догадался, что на самом деле здесь происходило.

Пока шел по лесу и нес этот свой "груз", все терзался сомнениями, как я повезу голову домой, потом все-таки принял окончательное решение оставить ее в лесу. Я двигался все это время по просеке, поэтому, когда у меня все сомнения отпали в отношении вопроса о голове, я прямо с просеки забросил ее в деревья — это влево по ходу моего движения.

Сколько я прошел от места убийства с головой, я сейчас просто не помню, да и не считал, но примерно это на половине пути до выхода из леса. Выйдя из леса, я ушел обратным путем на ст. Часцовская. На ст. Жаворонки вышел из электрички и на автобусе доехал до Горок-10.

В то время я жил в комнате (полдома), где у нас мастерские, поэтому я сразу прошел к себе. Достал пакет с вырезанными половыми органами, положил их в стеклянную банку литровую и пересыпал обыкновенной солью, купленной в магазине. Я делал то, что именно мне хотелось, все чувства свои мне просто словами сейчас не передать. Законсервировав таким образом половой член и мошонку с яичками, я убрал банку куда-то в угол, чтобы ее не было видно. Так их хранил я дня два-три. Когда мне надо было их увидеть, я брал банку и рассматривал, а потом обратно ставил на место. Созерцая, я как-то успокаивался, получая внутреннее удовлетворение. Наступало именно не возбуждение, а покой.

Дня через два-три я стал замечать, что половые органы стали синеть. Цвет их у меня вызывал уже не те эмоции, поэтому, когда они посинели совсем, я растопил свою печку и все это сжег. Банку вымыл содой и в дальнейшем никогда ничего из органов не пытался консервировать подобным образом. То, что я растапливал печку летом, ни у кого не должно было вызвать никаких подозрений, т. к. в тот период лета 1986 г. было прохладно, да и кто на такие вещи мог обратить внимание — я жил в доме и вообще на конезаводе один. Правда, в общежитии тогда тоже люди жили, но мой дом находился все-таки в удалении.

Мне не хотелось обо всем этом вам рассказывать ранее, т. к. я считал, что меня никто понять не может и все мои переживания и подобные действия для следствия не существенны. Могу сейчас еще добавить, что недалеко от того места, где я вышел из леса после убийства, я в 1992 году выбросил и трупы убитых мной 15 сентября двух подростков. Я сейчас нарисовал полную схему всей этой местности и все, что связано у меня с ней.

IV

11 февраля 1993 г. гор. Москва

На Московский ипподром я приезжал часто, иногда по нескольку раз в год. Приезжал я, конечно, на розыгрыши только крупных призов, но это бывало и летом, и зимой. В настоящее время я затрудняюсь назвать даты, когда я посещал Московский ипподром в последние пять лет. На Московском ипподроме я играл на тотализаторе только во время учебы в академии. В то время я ездил на Московский ипподром