Вниз по Волге - Брюс Чатвин
Оратор постепенно вошел в раж. Собравшиеся вряд ли понимали, о чем он говорил, но под его обжигающим взглядом чувствовали себя неуютно. Раздалось несколько выкриков, многие русские набожно перекрестились. Комендант замолчал, по-видимому, мало заботясь о впечатлении, которое произвели его слова. Однако выражение его лица выдавало мучительные сомнения. Затем он начал сначала, точно продвигаясь ощупью, и заговорил о часе воскресения, апостоле угнетенных, диктатуре пролетариата, братстве, Интернационале, топчась при этом на одном месте. Его лицо дергалось, точно под плеткой, преследующей его мысли. Он ухватился обеими руками за край трибуны, и ногти его буравили красную ткань. Но внезапно лицо его просветлело, он наклонился вперед и таинственно произнес: «Я несу вам послание, потому что во мне истина. Разве вы меня не узнаете? Я — Спаситель нашего времени. Это я», — прошептал он. Сомнений быть не могло: этот человек был безумен. Он верил в то, что был Иудой.
В эту минуту раздался шум аэроплана, пролетавшего в раскаленном воздухе над садом. Оратор на миг прислушался и провел рукой по лбу. «Да здравствует мировая революция!» — неожиданно вдохновенно закричал он, при полном самообладании спустился в трибуны, поклонился Долли Михайловне и попросил ее открыть памятник.
Долли Михайловна поднялась, и комендант вложил ей в руку веревку. Она несколько раз дернула, и соскользнувшая ткань открыла взорам красно-бурую обнаженную фигуру, выполненную в гипсе, сверхчеловеческих размеров, с лицом, угрожающе поднятым к небу, и рукой, судорожным движением пытающейся содрать с шеи кусок натуральной пеньковой веревки. Когда показалась фигура, оркестр грянул Интернационал, мы все поднялись и обнажили головы. В другом конце сада полевая пушка дала один за другим три громких залпа. Заряды с дьявольским свистом пролетели над нашими головами и упали бог знает где. Я слышал, как красный комендант что-то сказал Долли Михайловне, после чего обнял ее и поцеловал в губы. И не успел я сообразить, что происходит, как она повернулась ко мне, и я почувствовал в своих руках ее мягкое тело, задохнулся от душного аромата пудры, а ее алые влажные губы сомкнулись вокруг моих, как теплое озеро. На миг мне показалось, что жара, висевшая в воздухе, вспыхнула белыми языками пламени. Прочтя в моем взгляде полное недоумение, Долли Михайловна посмеялась надо мной, повернулась к следующему и подарила ему поцелуй, который вслед за тем стал передаваться от губ к губам. У меня дрожали колени. Я был близок к тому, чтобы здесь, на открытой площади, под палящим солнцем, получить солнечный удар. Качаясь, я скрылся за апостолом в тени темных кипарисов.
Когда наступил вечер, а вместе с ним и прохлада, начались танцы. Отдельные огоньки горели меж деревьев, но вскоре погасли. Только площадка для танцев оставалась освещенной, дуговая лампа бросала белый лунный свет на искаженную фигуру апостола. А народ рассеялся в темном саду. Это была чудесная летняя ночь. По земле откуда-то разносились звуки вальса, и медные литавры отбивали такт, напоминая приглушенную музыку цикад. А из небесных сфер разливалась всепоглощающая тишина. Высоко над нашими головами в ночной синеве небосвода в тихом танце дрожал небесный свет, вечный Интернационал звезд.
Вместо послесловия
Артём Силкин «Воспоминание о Волге»
Артем Силкин — директор Государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника «Остров-град Свияжск».
Я вырос на Волге и, можно сказать почти без преувеличения, в Волге, поскольку всё лето проводил в воде, на воде или у воды. Мой летний маршрут был стабилен: на университетской базе отдыха «Кордон» мы сначала снимали комнату, а после купили домик из толстого картона обшитого досками, но зато прямо на берегу, поскольку воды Волги смыли передний ряд домиков лет за 10 до нашей покупки. На Кордон можно было ехать на быстрой «Ракете» за рубль или на «Омике» за 45 копеек, при выезде из казанского речного порта все скапливались на задней площадке и кормили хлебом чаек, летевших за теплоходами.
Почти напротив стоял небольшой дебаркадер, на дебаркадере жил и работал шкипер дядя Тагир, его жена тетя Зухра и их сынишка Рустем, товарищ моих детских летних дней. Дружба с дядей Тагиром давала возможность ловить рыбу с дебаркадера, потому что это было запрещено для «рыбачков», как называл дядя Тагир людей с удочками, которых он презирал. Сам он рыбу, конечно, тоже ловил, но на «длинную удочку», как у нас говорят, то есть сетью, таясь от грозного Рыбнадзора. Он был «рыбаком», а мы все — «рыбачками».
У дяди Тагира была лодка «казанка» «с булями», то есть боковыми поплавками, и мотор «Вихрь 30 Р», который мы, не отличая букв от цифр, называли «Вихрезор».
Под выходные дядя Тагир садился в свою моторку, в уголке рта у него была неизменная сигаретка, давал полный газ и ездил за продуктами, ягодами и водкой на другой берег — в Шелангу. Особым шиком было ездить на маленьких и легких «казанках» под «вихрями», рассчитанными на более тяжелые катера. Лодка при этом вставала под углом 45 градусов к воде и мчалась, почти не касаясь ее поверхности. Так и вижу: жаркий июнь, и дядя Тагир, как какое-то неземное существо, составляющее одно целое с лодкой, с сигареткой в зубах, несется с задранным носом под грохот «вихря» на тот берег…
Рядом с дебаркадером долго стоял ржавый теплоход «Валерий Чкалов», по неизвестной причине навечно оставленный там. В трюмы Чкалова можно было только с папой, по металлическим лестницам, трюмы были затоплены темной водой, пахнущей дизельным топливом, черную воду пронзали солнечные косые лучи из иллюминаторов.
Прямо перед домом лежала перевернутая большая деревянная лодка-перевоз с острым носом-клювом, такие большие лодки лодки называли у нас «воронами». Под лодкой можно было прятаться с детьми от дождя, а в солнечный день — загорать, только надо было расстелить покрывало, иначе всё тело пронизывала острая отшелушивающаяся старая краска, десятью слоями которой лодка была покрыта за свою долгую жизнь. Наши юные подруги в солнечную погоду обсыпали лодку, укладываясь на разноцветные полотенца, и мы вместе купались, плавали и валяли дурака на реке.
В какой-то момент на берегу намыли широкий песчаный пляж, чтобы предохранить берег от разрушения; мы гуляли по берегу, кричали в длинные,
