Трагический оптимизм. Непрекращающийся диалог - Евгений Александрович Ямбург
(Азрет Хамидович Байрамуков)
«Народ-предатель»: злобный навет
Всем известно о кровавом навете на евреев, что веками питал ненависть по отношению к ним. Но в двадцатом веке злобным наветам подверглись и другими народы, обвиненные в предательстве. Среди них чеченцы, и не они одни. Для любого вменяемого человека очевидно, что весь народ не может быть предателем. Чеченские коллаборационисты, число которых было неизмеримо меньшим, нежели русских и украинцев, были разгромлены еще в 1943 году. Никаких объективных военных причин в 1944 году вывозить целый народ не существовало. Ясно, что это плод, с одной стороны, параноидальной подозрительности вождя, а с другой – циничной имперской политики, построенной на принципе «разделяй и властвуй».
Но после смерти вождя настали хрущевские времена – и чеченцы были «прощены». Тем, кто уцелел, разрешили вернуться из ссылки на родину. Но их дома к тому времени оказались заняты переселенцами. С 28 по 31 августа по республике прокатились чеченские погромы. (Подобная ситуация возникла в послевоенной Польше, где чудом уцелевшие жертвы Холокоста попытались вернуться в родные дома, но попали из ада в ад.)
Здесь поражают два обстоятельства. Дома коренных жителей были немедленно освобождены переселенными в них евреями и грузинами. Более того, нетронутыми оказались и вещи. Генетическая память народов, в прошлом подвергавшихся депортации, предопределила их поведение. Они рассматривали свои жилища как временные обиталища. Увы, не все проживавшие в домах депортированных люди имели в прошлом такой трагический опыт. Они-то, отстаивая свое право на проживание по месту назначения, и устроили погромы.
Чеченских детей прятали у себя еврейские женщины!
Но обратимся к воспоминаниям непосредственных свидетелей тех событий. Сразу оговоримся, что таковых почти не осталось, но живы их дети. Проблема заключается в том, что, как я уже говорил, родители крайне редко делились с ними сокровенными переживаниями трагических страниц жизни, поскольку за такие разговоры можно было поплатиться свободой, получив срок за антисоветскую агитацию и пропаганду. В буквальном смысле гробовое молчание взрослых было своего рода техникой безопасности не только в Чечне, но на всем пространстве СССР.
Ведь КГБ секретным указом Президиума Верховного Совета СССР получил право выносить гражданам официальные предостережения. В инструкции по применению этого права перечислены основания: от распространения политически вредных измышлений в устной форме до контактов с иностранцами, «если характер и форма этих контактов дает основания полагать возможное использование их во враждебных целях». Признак «враждебных действий»: прослушивание передач зарубежного радио, восхваление западного образа жизни, увлечение идейно-политической литературой, рассказ политических анекдотов, сбор биографических сведений о лицах, необоснованно репрессированных в прошлом, контакты с иностранцами, приобретение литературы у них… Всего 19 пунктов.
Так сознательно отрезалась историческая память. А вместе с нею и поразительные примеры духовного величия людей, принадлежавших ко всем без исключения народам нашего многонационального отечества. Возвращаться к этим неудобным сюжетам нашей недавней истории необходимо не для того, чтобы сладострастно «бередить старые раны».
Тут уместно вспомнить диалог между Господином П. и Князем N из «Театрального разъезда» Н. В. Гоголя. Они обсуждают только что просмотренную пьесу. Первый сетует на автора, который, мол, «бередит наши раны». А второй ему отвечает: «Возьми их себе. Пусть они будут твои, а не мои раны! Что ты мне их тычешь…».
С детьми надо разговаривать честно. Молчащее поколение проигрывает свою историю, а значит, и будущее. Тем ценнее воспоминания, записанные Хож-Ахмедом Султановичем Халадовым.
Немного из жизни моего отца
«Жизнь моего отца, Султана Муцуевича Халадова, была очень сложной и познавательной. Его истории не оставляли равнодушным никого. Так получилось, что в период выселения чеченцев и ингушей в 1944 году ему было всего лишь несколько месяцев. Какие-то эпизоды из того времени кажутся немыслимыми, фантазией психически больного.
Несколько эпизодов.
По его рассказам, ему приходилось всегда учиться „вопреки“. У ссыльного народа, проживающего на территории Средней Азии, подчиняться советской власти, особенно в прилежной учебе, не приветствовалось. В силу обстоятельств проживание в Казахстане на период ссылки оказалось для него весьма неудачным. Он находился в населенном пункте, далеком от местонахождения близких родственников, и рос в семье дальних. Со слов отца, еду давали и пускали в школу, если только он продаст ведро семечек. Причем, как правило, посещение школы сопровождалось вынужденными драками с ровесниками, которые не разделяли его тягу к учебе, и зачастую становилось прямо-таки геройским поступком. Школа находилась в нескольких километрах от дома, и однажды он попал в снежную бурю, а зимы в Северном Казахстане лютые. Одежда и обувь были легкие, а сапоги так и вообще рваные, и из них торчали пальцы. Но вот какая-то сердобольная женщина заметила его в таком виде и завела к себе. К сожалению, я не помню, кто она была по национальности. Обогрела, накормила и помогла с обувью.
Мой отец всегда ждал показа фильма „Уроки французского“ (киноповесть режиссера Е. Ташкова, снятая по мотивам одноименного рассказа В. Распутина. «Мосфильм», 1978. – Прим. ред.). Говорил, что это кино про его жизнь. У чеченских мужчин не принято проявлять чувства, тем более между отцом и сыном, но просмотр этого фильма всегда сопровождался слезами на глазах.
С годами пришло понимание, что его рассказы практически всегда имели определенную цель и каждый эпизод был точечный, направленный преимущественно на мое воспитание.
* * *
В детстве особая любовь к математике приводила моего отца к стремительному развитию. Его несколько раз переводили раньше срока на класс выше, и как итог – к 20 годам за плечами были оконченные школа, училище и институт.
Для меня поучительна одна история, которая произошла с отцом в юношеские годы. Свое обучение после возвращения семьи из депортации он продолжил в училище, которое находилось в Грозном. Кажется, оно было педагогическим. Пока он учился, жил у родственников в поселке Мичурина, на окраине города. Вновь вернувшиеся чеченцы и ингуши сталкивались с большими трудностями. В их домах жили люди других национальностей, переселенные из других республик. Многие аспекты плана по возвращению репрессированных в родные места властью были не продуманы, и обстановка в республике быстро накалялась. Из рассказов очевидцев того времени и опубликованных источников видно, что процесс возвращения домов и имущества происходил по-разному. В большинстве своем грузины сразу вернули чеченцам и ингушам все, что прежде им принадлежало. Евреи в основном сохранили и вернули скарб вайнахов.
Мне часто приходилось слышать истории о том, как старцы из этих народов завещали беречь чужой скарб и не посягать
