Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн
(Затем были прочитаны отрывки из этюда о Золя.)
ЗОЛЯ
ЮНОСТЬ
исатель, которому было суждено охватить действительность в большей мере, чем всем другим, долгое время только мечтал и грезил. Творческие натуры мужают поздно. Золя был поэтическим юношей, который увлекается и верит, пока не научится сомневаться и утверждать. Без всякой цели, неопытными руками создается запас душевных сил, возвышенного чувства — это овладение самим собой, особого рода внутреннее мастерство, предшествующее мастерству продуктивному; именно оно до конца сохранит силы труженику, сделает его беззаветно храбрым в те годы, когда иные уже уступят, уже сдадутся.Город Экс, первые годы ученья, юное упоение природой и земным простором, первые друзья. Каким бесконечно голубым было ветреное провансальское небо над высохшими руслами речек, когда мальчикам Байлю{51}, Золя и Сезанну{52}, свободным и пылким, жесткая трава отдаленного холма казалась пуховиком в том райском саду, где они впервые встретились с поэзией! Они читали вслух; величественные или сладостные сплетения слов устремлялись к небесам, суля еще больше, чем они, высоты, красок и взволнованности. Именно здесь мальчики почувствовали, что призваны к жизни; и если даже они могли усомниться в столь великом могуществе природы и слов, то все-таки они обрели друг друга и поклялись всегда быть вместе.
Затем ему пришлось уехать. После смерти отца его семья все больше и больше беднела, ее положение в маленьком городке, помнившем лучшие времена, стало невыносимым. В 1857 году он возвращается в Париж — город, где он родился семнадцать лет назад, во время поездки его родителей. Он кончает гимназию, хотя и без особого успеха, потому что здесь, в атмосфере столицы, литература тотчас же отдалила его от всех; и вот в двадцать лет, обязанный в свою очередь помогать матери, он оказывается без средств и без прочных видов на какое-либо место в обществе. Какой-то доброжелатель устраивает его на службу в доках; с утра до четырех часов Золя регистрирует таможенные накладные, потом домой и скорей писать. По вечерам жизнь, созданная им самим, днем жизнь вынужденная — долго так продолжаться не может, «ученику жизни» приходится выбирать, он расстается с доками. Теперь он без места, зато свободен, волен мечтать сколько душе угодно, хотя приходится занимать гроши, чтобы заплатить за скверную комнатушку, и сидеть в постели, чтобы поесть, потому что его сюртук заложен. Он познает жестокий холод, не только холод нищеты, но и хлад мирской, заброшенность и одиночество. Его обступают, силясь завлечь, опустившиеся существа, которые когда-то, возможно, были тем же, что он сейчас; к нему подкрадываются порок и срам. Пьяницы «Западни», художники-неудачники в «Творчестве», полицейский обыск в гостинице, как в «Нана» — все это уже изведано, во всем этом он уже участвовал и все это уже пережил, — если можно назвать переживанием отрешенный взгляд с высоты, сочувствие молодого бога, зоркого и благосклонного, но внутренне ничем не затрагиваемого. Ибо нищета этих двух лет, мрачная и, может быть, роковая для заурядных новичков, лишь утверждает на особом пути того, кто не похож на других и знает об этом. Чем вязче дорога, тем легче его поступь. И если он продолжает твердо стоять на ногах, то мужество здесь ни при чем, он еще не борется. Доверчиво отдавшись на волю судьбы, он предоставляет созреть тому, что в нем заложено. Стихи пишут многие, он это знает, и все верят в себя. И все-таки он их пишет. Он говорит: «Займемся лирической поэзией — до поры, до времени». Он пишет без плана и говорит: «Я, конечно, понимаю, что это не путь к шедеврам». Оглядываясь назад, он в будущем скажет: «Если у меня и не было веры в свой труд, то доверие к своему усердию у меня было». Поэтому он не торопится. «Я не сведущ ни в чем, я думаю, еще долго ничего не издавать, мне нужно упорно учиться». Поэма, ради которой Золя собирается совершенствоваться, не связана с его настоящим, это одно из тех многообещающих юношеских произведений, которые предвосхищают больше, чем впоследствии осуществит и самый могучий. Золя избрал предметом социальную историю государства. Молодой Золя берется показать возникновение и развитие всего человечества — от его самого далекого и неведомого прошлого до божественного совершенства. Первоначальный план Золя чудовищно громаден, а тот, который он выполнит впоследствии, будет только велик. Рождение мира, первая часть его юношеской поэмы, осуществляется в его реалистическом произведении благодаря одной-единственной фигуре. Аделаида Фук, мать целого рода Ругон-Маккаров, начало и основа всех страстей, пороков, болезней, а также — их величия. Двадцати лет наблюдений одной определенной цивилизации достанет ему на всю пору зрелости, юнцу требуется три тысячи. И третья песнь — о человеке, «который все выше взбирается по лестнице живых существ» — это тоже еще предстоит ему изведать, но пока что впереди работа и снова работа, много печалей и болей земли, впереди та полная мера горечи и тревог, которая сопряжена с действием. Наконец, постаревший, закончив славную борьбу, он уверится в способности людей к совершенствованию и заявит о своей вере во всеуслышание. Но еще юношей, до борьбы, он хватается за такую идею. Ибо юноши любят порывы, которых они еще не заслужили. Охваченным и окрыленным предчувствием будущей силы не терпится хлебнуть хмельного сокасвершений, остающихся, однако, покамест в мечтах. Бессилие перед жизнью, которую они мысленно обнажают, но овладеть которой не смеют, делает юнцов весьма несчастными.
Молодой Золя изливает душу в бесконечных письмах к друзьям; в этих письмах все: и ученический самоанализ, и самоутверждение далеко еще не сложившейся личности,
