Товарищ время и товарищ искусство - Владимир Николаевич Турбин

искусств — кино и телевидения. Но главное, они были глубинными, внутренними. «Поэзия и наука тождественны,— утверждал Белинский,— если под наукою должно разуметь не одни схемы знания, но сознание кроющейся в них мысли. Поэзия и наука тождественны, как постигаемые не одною какою-нибудь из способностей нашей души, но всею полнотою нашего духовного существа, выражаемою словом «разум»». Творчество — оно-то объединяет художника, ученого и инженера. И как же прав был Пушкин, сказавший свое знаменитое: «Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии». Поэтому давно пора обратить внимание на особенный и неповторимый творческий характер искусства наших дней.

От века к веку художественный идеал меняется. Стремление показать достигнутое интеллектуальное совершенство, которое изображал художник, изваяв Венеру или описав изъясняющихся великолепными ямбами генералов и чиновников, с годами теряет и целесообразность и авторитет. Гражданин скептического и анализирующего века не может удовольствоваться чтением историй о похождениях звенящих ямбами соотечественников, и на смену героям Пушкина и Шекспира приходит... Васисуалин Лоханкин, обленившийся дармоед, ни с того, ни с сего обретший дар возвышенного слога,— фигура, исподволь пародирующая стиль искусства прошлого.

Зато совершенство, являвшееся на небосводе искусства сложившимся, достигнутым, уступает место совершенству создаваемому, достигаемому. Венера была указанием на отдаленную цель познания; но со временем искусство вступает в период поисков идеальных средств его. Оно к живет поисками идеальной диалектики; оно строит гипотезы новых, недосягаемо могущественных гносеологических методов.

— Вот полное торжество диалектики! — бессловно говорит беломраморная Венера.

— Вот что надо сделать для полного торжества диалек­тики! — грохочет разноголосый оркестр современного искусства.

Его творческий характер — не в «содержании» и не и «форме». Отъединить форму от содержания невозможно — в магните, даже усердно распилив его надвое, не от­делишь северный полюс от южного. Истолки магнит в порошок — все равно каждая дробинка будет обладать обоими полюсами. В произведении искусства то же: каж­дая его «клеточка», «дробинка» содержательна, идеологична. И художественность не противоречит социальности, служа ей чем-то наподобие наряда, украшения. Композиция художественного произведения, его стиль, образы, поэтика — все это творчество, все это запечатлевает ищущую, экспериментирующую мысль композитора, ваятели или поэта, все это могущественная и насущно необходимая обществу диалектика. Художественность — социальность ис­кусства.

И даже не обладая абсолютным слухом, в звучании современного искусства мы можем различить отдельные мелодии:

— Перестроить творческий вымысел. Демонтировать его. Не вечно же нам трепетно внимать речам и подвигам литературных героев! Разумнее посмотреть, силой какой власти поэты научились создавать их...

— Не втискивать в уста токаря или доярки хрусталь­ные ямбы, а просто показать рабочему и крестьянину, как рождается и облекается в слово мысль. Приобщать их к секретам языкотворчества. Стать импровизаторами!

— Время! Лирика сорок веков предсказывала его отно­сительность, и физика подтвердила ее правоту. Будем со­вершенствоваться. Будем, состязаясь с физикой, показы­вать само движение мысли человека, постигающей относи­тельность времени...

— Стоя на пороге новых времен, попытаемся охватить взглядом всю прошедшую историю рода человеческого! Писать исторические романы — дело, несомненно, почтен­ное. Но что, если связать воедино Петербург XIX столетия и... Древний Египет? Современную Америку и Вавилон? Октябрь 1917 года и античность?

— Пространство! Живопись издавна демонстрировала превращение трехмерного пространства в двухмерное. Она свободно маневрировала с пространством. И теперь не вольно ли раскрашенных фотографий? Не пора ли кисти живописца рассказать людям о тайнах постижения диалектики пространства? Создать на полотнах волшебный и реальнейший мир без параллельных, без абсолютных прямых...

— И цвет! Проникнуть в великую тайну спектра. Ломать прекраснодушно абсолютные представления о цвете. Демонстрировать его преобразование...

— А движение! Как мало мы знаем о нем! Но киномонтаж возвестит нам о приближении новых методов познания движения!

— Телевидение! Трансляция изображения на расстоянии —сбывающаяся мечта кустарничавших волхвов и ясно­видцев. Гипотеза новых средств связи. Провидение дале­ких преобразований в биологии...

— Все порознь — за совершенное познание времени пространства, движения. Всё вместе — за союз искусств; с наукой, с физикой и математикой. За содружество форм и формул. За совершенство в исследовании хода челове­ческой мысли, ее методов, ее исканий...

К этой музыке привыкаешь. Ее хочется понять.

Но я — не историк искусства. Не теоретик. Я просте журналист, публицист. Литературный критик. И мои фан­тазии не будут походить на академическое исследование.

Я хочу наметить прогноз развитии искусств. Начать вычисления нового отрезка орбиты художественной мысли — всегдашнего спутника рода человеческого.

КОГДА ЛОМАЮТ ИГРУШКИ

О выдуманном и условном

Несколько слов в защиту само собой разумеющегося

Делать вид, что с современным передовым искусством «ничего не происходит», больше нельзя. Оно уже не «образумится». Его не загонишь в сладостно шелестящий сиренью мир вымысла, где с надлежащими психологиче­скими фиоритурами описываются переживания очень хо­роших девушек или духовные борения юношей, а «любов­ная линия», серебрясь в лунном свете, прямой аллейкой выводит к «теме труда». Искусство вырвалось из душного розария и, не считаясь с нашим ропотом и благими поже­ланиями, устремилось к своему давнему другу — к науке.

Наука и искусство не могут вопреки порядку вещей развиваться параллельно, не соприкасаясь. И в воздухе — замутненном незримыми радиоактивными излучениями, но все-таки бодряще свежем воздухе столетия — носится: «Современники, ждите! Обновление началось!»

Но если хотите увидеть торопящееся нам навстречу об­новление, не разменивайтесь на мелочи. Время наше нуж­дается в общих планах. Оно ждет синтеза. И не будем бояться истин, представляющихся общеизвестными, оче­видными: из недр само собой разумеющегося рождается новое.

Само собой разумелось, что яблоки с ветвей падают наземь. Но, говорят, сумел же один великий физик уви­деть в этой примелькавшейся банальности отблеск огром­ных законов природы.

Люди испокон веков делились на господствующих и подчиненных, это тоже все знали. Но научный социализм открыл в трагически заурядном обстоятельстве законо­мерности, постижение которых натолкнуло на мысль: крестный путь, пройденный народами до наших дней,— всего-навсего вдоль и поперек истоптанный башмаками рабочий двор при входе на огромный завод истории, предисловие к ней.

Само собой разумеющееся окружает нас и сегодня.

Изо дня в день, повторяясь, радио, газеты и политиче­ские брошюры твердят нам: в социалистическом обществе нет антагонистических классов; свободное от классовой борьбы, оно развивается по принципиально новым зако­нам, неведомым прежде. Монотонное жужжание штампов, конечно, утомительно; и, внемля ему, можно, только лиш­ний раз погоревать о постепенно, утрачиваемом людьми умении удивляться новому и об их робости в его выяв­лении. Но истина остается истиной, и разве только очень невежественный и интеллектуально ленивый враг, наспех слагающий саги о неистребимом «классе бюрократов», может отрицать новаторство и историческое своеобразие нашего общества.

А мы заучили великую истину, сжились с ней и даже... как-то