Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

Девятого ноября мне разрешили навестить Ельцина в больнице. Он был физически слаб, но в суждениях более здрав, чем всё последнее время. Он говорил на почти забытом к этому времени языке лидера-реформатора. Мне казалось, что мы вернулись в 1991–92 годы. Президент согласился, что сейчас, когда разрушительное воздействие югославского кризиса на европейскую и внутреннюю российскую политику стало ослабевать, мы можем вернуться к партнёрству с Западом по широкому спектру вопросов, включая НАТО. Мы вновь говорили как единомышленники.

Признаюсь, мне было трудно и даже неловко в этой дружелюбной атмосфере перейти к обсуждению собственного будущего. Но деваться было некуда. Когда я это сделал, президент спокойно и устало сказал, что понимает мои чувства, потому что сам много раз сталкивался с незаслуженной критикой и даже с оскорблениями. Пока он говорил, я достал и положил на кофейный столик, стоявший между нами, два листа бумаги. Один я вручил ему. Другой, моё прошение об отставке, я оставил на столике так, чтобы он мог его видеть. Он прочитал первый документ, подписал его знаменитым каллиграфическим почерком «Одобряю. Борис Ельцин» и вернул мне.

— А это заберите, — приказал он, взглядом указывая на второй документ на столе. — С этим всё, не так ли? — сказал он, глядя мне прямо в глаза.

— Почти, — сказал я, но осёкся, увидев, как усталость снова появилась в его глазах. — Я уже занял слишком много вашего времени сегодня. Я очень благодарен за ваше внимание и понимание, Борис Николаевич. Я просто счастлив, что увидел того самого президента, кого я знаю и люблю с 1991 года.

Похоже, ему понравились мои последние слова. Когда доктор упрекнул меня в том, что я задержался дольше дозволенного, Ельцин улыбнулся.

Бумага, подписанная президентом, гласила, что он подтверждает проводимый во внешней политике курс и выражает мне поддержку «в проведении политики и в координации её осуществления с другими правительственными структурами». Я передал её первому помощнику президента Виктору Илюшину и моему пресс-атташе. Это немедленно попало в заголовки российской прессы.

Однако скоро моя эйфория сошла на нет. Илюшин не передал документ с подписью президента кремлёвскому пресс-секретарю, который впоследствии не смог ни подтвердить, ни опровергнуть факт существования этой бумаги, когда его спросили об этом журналисты. Ельцин проводил бóльшую часть времени в больнице и, в отличие от большинства других должностных лиц, добивавшихся встреч, мне более не было позволено встретиться с ним. Тем временем дела шли как обычно: мои предложения, касающимся партнёрства с Западом, редко доходили до президента, их тормозили сотрудники аппарата, требовавшие, чтобы я согласовал их с другими ведомствами.

США и другие члены НАТО тщетно посылали нам сигналы — они были готовы к углублению сотрудничества с Россией. В этой ситуации я считал своим долгом объяснять обществу, что миролюбивые инициативы Запада блокируются на нашей стороне. Мне казалось важным зафиксировать этот факт, поскольку любимым аргументом моих оппонентов было утверждение: это Москва хочет партнёрства, а НАТО его блокирует. Я решил ещё раз обратиться к прессе, чтобы изложить ситуацию.

Первого декабря 1995 года газета «Известия» напечатала моё интервью с журналистом Леонидом Млечиным, в котором я прямо сформулировал свою позицию: «До настоящего времени у нас нет решения по фундаментальному вопросу: мы стремимся к партнёрству или к конфронтации с НАТО? Мой ответ ясен: возражая против расширения НАТО, мы должны продолжать выстраивать с ней партнёрские отношения. Каково наше важнейшее возражение против него? Что он с нами не консультируется.

Однако это мы сами отказываемся выстроить механизм для консультаций и взаимного доверия!»

Я также ещё раз заявил о своём намерении уйти в отставку и объяснил политические причины такого решения. Я не стал скрывать, что это является катастрофой для карьерного дипломата. Строитель или инженер, пришедший в политику, может вернуться потом к своей основной профессии. Моя же профессия была слишком политической для этого.

Чего я не сказал в интервью, так это того, что я был связан словом, данным Ельцину.

* * *

В 1995 году моя мурманская кампания за место в думе была ещё сложнее, чем в 93-м. Избиратели были безразличны к политике. Несмотря на президентскую критику моего прозападного курса, которая попала в заголовки российской и мировой прессы, мне только изредка задавали вопросы по внешней политике. Очевидно, рейтинг одобрения Ельцина был так низок, что к его словам не относились серьёзно. Много критики высказывалось в адрес партии «Выбор России», её неразрывно связывали с олигархическим капитализмом, признаки которого становились всё отчетливее. Мой независимый статус беспартийного кандидата снова помог мне. Большинство вопросов относились к моим возможностям пролоббировать региональные интересы в московских ведомствах. Это касалось распределения бюджетных трансферов, получения субсидий для региона и так далее. Конечно, людей тревожило негативное отношение ко мне президента, они опасались, что я не смогу из-за этого выполнить свои предвыборные обещания. Поэтому я считал уместным сохранять некий налёт таинственности относительно моей будущей должности. Многие мурманчане верили, что в нашей стране возможно всё, включая нарушение российской конституции, а значит, не исключено, что, получив депутатский мандат, я сохраню министерский пост.

Меня часто спрашивали, почему я не вступаю в новую партию власти — «Наш дом — Россия» — во главе с премьером Черномырдиным. Избиратели не без оснований полагали, что членство в ней укрепит мои лоббистские возможности. Но, на мой взгляд, эта партия, которую тут же прозвали «Наш дом — Газпром», была фактически воссозданием бюрократического ядра КПСС, только красные марксистские знамёна заменили на «патриотические». Для меня это было неприемлемо.

Несмотря на победу в Мурманске с огромным преимуществом, перспективы моего будущего в парламенте выглядели мрачными. Только одна из демократических партий, «Яблоко» Григория Явлинского, преодолела пятипроцентный барьер, необходимый для того, чтобы быть представленной в Думе, в которой доминировали коммунисты (плюс близкие к ним депутаты от Аграрной партии) и ЛДПР Владимира Жириновского. Почти от отчаяния я продолжал настаивать на правильности либерального курса. Отвечая на вопросы корреспондентов 19 декабря, я доказывал, что, несмотря на слабые результаты демократического крыла, ни наши зарубежные партнёры, ни мы не должны впадать в панику и терять надежду. Моя победа в одномандатном округе в Мурманске, регионе с крупнейшей военно-морской базой, показала, что россияне не отвергают ни идею партнёрства с Западом, ни внутренние реформы. Что до моего будущего, я пообещал обсудить его с президентом в ближайшие несколько дней.

Прощай, Ельцин

25 декабря 1995 года. Ельцин на своей государственной даче, выглядит плохо — домашние тапочки и