Бег – моя терапия - Скотт Дуглас
«Это сложно [диагностировать], ведь если у людей всегда были симптомы и такое состояние длится всю жизнь, им не с чем сравнивать», – говорит Брайан Вейси, доктор медицины, клинический психиатр и бегун из Мэдисона. Действительно, когда я вижу такие утверждения в скрининговых анкетах, как «Мне хочется говорить меньше, чем обычно» или «Я двигаюсь и хожу медленнее, чем обычно», я часто думаю: «Нет, не медленнее, но это еще ни о чем не говорит».
При этом иногда полезнее услышать от других людей общее описание депрессии в их понимании, чем предлагать некое неоспоримое определение. Начнем с психотерапевтов.
«Я бы описал депрессию как безрадостность, ощущение бессмысленности, отсутствие мотивации, безразличие, – говорит Вейси. – Но и тут стоит помнить, что все люди разные. Дети в депрессии могут злиться и легко раздражаться. Некоторым людям кажется, будто все к ним плохо относятся, а когда депрессия проходит, возникает ощущение, будто все вокруг стали добрее. Настроение не поднялось, но возникло чувство, что отношение окружающих улучшилось».
Брукс делает акцент на функционировании в повседневной жизни – сне, работе, выполнении обычных обязанностей по отношению к себе и другим. «Есть огромная разница между “у меня выдался неудачный день на работе” и “у меня выдался неудачный день на работе и из-за этого я завтра не встану с постели”», – говорит он. Брукс также обращает внимание на отношения: «Даже легкая депрессия может серьезно повлиять на межличностные отношения».
Вейси и Брукс согласны с мнением Лоры Фредендалл, доктора психологии, клинического психолога и бегуна из Терре-Хауте, которая говорит: «Длительность чувств и количество симптомов – ключевые факторы для постановки диагноза. Но я предпочитаю рассматривать человека не просто как индивидуума, страдающего депрессивным расстройством». Вейси соглашается: «Все дело в человеке, который передо мной, и его отношениях с другими. Правильный вопрос – “кто вы?” А не “какие у вас симптомы?”».
А как насчет бегунов с депрессией? Я опишу свой первый опыт чуть позже. Вот несколько мнений других бегунов.
Кристин Барри из Скарборо бегает всю жизнь. Она вспоминает, что впервые ощутила депрессию в средней школе. «Когда всё не так уж плохо, это просто легкая грусть, – говорит она. – Иногда это усталость и чувство безнадежности, удивление, почему я не могу чувствовать себя так, как все остальные. Но ощущения не настолько сильны, чтобы вывести меня из строя». У Барри был один тяжелый эпизод в 1997 году, на первом курсе юридического факультета. «Я не могла сосредоточиться, чувствовала отчаяние и крайнюю безнадежность, ни от чего не получала удовольствие и отстранилась почти от всего».
Рич Харфст из Аннандейла бегает всю жизнь и страдает от депрессии с подросткового возраста. Психотерапевт поставил ему диагноз в 17 лет. «Поскольку я начал больше взаимодействовать с внешним миром, депрессия стала проявляться в том, как я вел себя в школе и на подработках, – говорит он. – Родители думали, что у меня проблемы с адаптацией и подростковые вспышки гнева».
Сейчас Харфсту за пятьдесят, он пережил как хроническую, так и эпизодическую депрессию.
«У меня есть симптомы маниакально-депрессивного характера, но маниакальность очень сдержанная, – говорит он. – Я корректирую их до среднего уровня, но для меня и он высоковат. У меня было полдесятка периодов в жизни, когда по тем или иным причинам я проваливался в более длительный эпизод, около шести недель».
Амелия Гапин, инженер-программист из Джерси-Сити, также борется с хронической и эпизодической депрессией, хотя эпизоды стали реже, когда она начала больше бегать. «У меня постоянное состояние вялотекущей депрессии, которое вечно создает мне сложности, – говорит она. – Но бывает, что мне очень плохо в течение шести недель или двух месяцев, и тогда я не могу даже встать с постели. Выходные выглядели так: я просыпалась, за пару часов перетаскивала себя с кровати на диван и валялась там. Люди думают, что депрессия – это когда вам плохо. Но часто вы просто ничего не чувствуете, есть ощущение пустоты и отсутствия эмоций».
Учитывая огромные различия в том, как люди переживают депрессию, неудивительно, что ее причины до сих пор не ясны. Национальный институт психического здоровья предлагает широкое определение: «Современные исследования показывают, что депрессия вызвана сочетанием генетических, биологических, психологических факторов и факторов окружающей среды». Приведем лишь один пример комплексных причин. Современные антидепрессанты воздействуют на биологические факторы, такие как дефицит серотониновой системы мозга. Но не у всех людей с таким дефицитом развивается депрессия и не у всех людей с депрессией наблюдаются необычные химические процессы в мозге.
Также нет единого мнения экспертов о том, стоит ли считать биологические явления, такие как уменьшение размеров области мозга, известной как гиппокамп, причиной или следствием депрессии. Одна из теорий – так называемый киндлинг, когда депрессивный эпизод изменяет структуру или функционирование мозга так, что он становится более уязвимым к последующим стрессовым событиям. Такое взаимодействие биологических факторов и внешней среды может объяснить, почему у некоторых людей начинается тяжелый депрессивный эпизод после стрессового события, такого как смерть ребенка. При этом после выздоровления они могут никогда не испытывать депрессии. При этом другие могут стать недееспособными под воздействием сравнительно незначительных стрессовых факторов. У Рича Харфста депрессивные эпизоды были вызваны разрывом романтических отношений. Ни один способный сострадать человек не станет отрицать реальность таких страданий. Но их возникновение после событий, которые другие люди переживают, не впадая в депрессию, – напоминание о том, как сложно порой обнаружить причины этого недуга.
Даже с надежно установленной наследственной связью иногда трудно разобраться. Генетический компонент кажется на первый взгляд очевидным. Но что насчет внешних и психологических факторов, таких как социально-экономический статус и перенимание детьми образа мышления и поведения родителей? Насколько я знаю, ни у одного из моих пяти братьев и сестер, а также ни у кого из моих родителей не было диагноза «депрессия». Однако один из моих дедушек проходил электрошоковую терапию от этого недуга. Похоже, его состояние было довольно тяжелым, учитывая стигматизацию психических заболеваний в первой половине XX века. Неужели неблагоприятная химия мозга через два поколения передалась только мне? Неужели мои братья и сестры пришли к принципиально иным выводам о том, как относиться к жизни, на основе своих наблюдений за нашими родителями? Ответа на эти вопросы нет ни у кого.
Не хочу показаться поверхностным, но все это не так уж важно. Когда у вас депрессия, главное – что с ней делать, а не почему она началась. То, что я единственный бегун в семье, – вероятно, не случайность.
