Помещик 4 - Михаил Шерр
— Порадовал, Антон, ничего не скажешь. Думаю, урожай в этом году будет достойный. Я вот тут вспомнил, как вы переживали, что в Торопово коровники пустыми стоять будут, а сейчас как?
Антон заулыбался. Он, конечно, не поверил мне, что я не знаю, как сейчас.
А сейчас было все хорошо. Пантелей объехал всю губернию и ближайшие уезды Московской и Тульской, куда, по его данным, в последние годы продавались продуктивные животные с фермы генерала Муравьева. Итогом его деятельности стало стремительное увеличение нашего продуктивного поголовья до ста голов и почти пятидесяти перспективных телочек.
Такую прорву скота, конечно, в Сосновке держать негде, и пустующие коровники в Торопово пошли в дело. Молока в итоге у нас хоть залейся, и сепараторы чуть ли не кипят от непрерывной работы.
Настя ждет не дождется, когда их количество будет увеличиваться, но с этим проблема: у кузнеца Василия всего две руки, а кому-либо еще я пока не разрешил их производить.
Кроме КРС, у нас немного развивается свиноводство, пока тоже идут поиски и набор продуктивного поголовья, естественно, овцеводство — куда сейчас в современной России без него? Я хорошо помню однажды услышанную от какой-то мудрой женщины фразу, что овца — это живой холодильник.
И, конечно, в Торопово резко увеличилось поголовье всякой птицы. Пантелей попутно везде, где можно, покупал разную птицу, но особенно налегал на индеек. Это был, можно сказать, его подарок мне. А вишенкой на торте стал приезд к нам на работу семьи московских энтузиастов из Московского общества сельского хозяйства.
Муж с женой, сын с невесткой, еще незамужняя дочь и двое мелких. У них планов громадьё, притом абсолютно верных с моей точки зрения. Но в Московском обществе просто нет денег, и Пантелей сначала переговорил с Анной, а потом, заручившись её полной поддержкой, написал Алексею Николаевичу, главе этой семьи.
Люди они свободные, и он сразу же приехал посмотреть на месте, что им предлагают. И тут же согласился.
Мне толком не удалось с ними поговорить, мужчины еще заняты окончанием переезда, а женщины — обустройством на новом месте, но первое впечатление у меня осталось очень хорошее. Думаю, что я им тоже понравился. А поближе познакомимся, когда они начнут работать. Так что есть не беспочвенная надежда, что скоро удастся полакомиться настоящей бройлерной курятиной и прочей птицей.
Последнее, что я посмотрел в Торопово, был сад. От заброшенности и запустения не осталось и следа. Все обрезано и обработано, все старье и откровенно негодное выпилено, и заложена еще небольшая новая плантация.
В саду всем заправляет двоюродная сестра жены отца Павла, тоже Милица, жизнерадостная хохотушка и болтунья, но в руках у неё все чуть ли не в буквальном смысле горит.
Бригада садоводов — почти полностью молодежь, на три четверти это сербы. Стариков, по их мнению, то есть старше двадцати пяти, всего четверо.
Осмотр тороповского хозяйства поднял мое настроение чуть ли не до небес, а ужин в компании Василия и Лизы, в теперь уже их доме, зацементировал его. Еще бы! Они уже успели посетить отца Павла, и он им уже назначил дату венчания: через три недели. Это на тот случай, если мы внезапно не уедем в Севастополь. А если отъезд состоится раньше, то сразу же, как придет об этом известие.
Анна удивленно посмотрела на них и робко начала:
— А как же брачный… — но Лиза улыбнулась и перебила её.
— А ты, Анечка, помнишь свое письмо о том, куда и зачем поехал Саша? Я ведь знала о чувствах Василия и надеялась. Поэтому заранее обратилась к настоятелю того прихода, где нас окормляли, все объяснила, и он мне не отказал. А отец Павел проверил и сказал «да».
— А ты? — спросил я Василия.
— А что я? Во-первых, я здесь, и все процедуры он успеет провести. А во-вторых, — Василий прищурился, и в его глазах опять блеснул уже знакомый мне волчий оттенок, — слово боевого офицера. Его цену отец Павел знает.
— Да, брат, это весомый аргумент, — я пожал плечами. — Тогда остается только порадоваться за вас и надеяться, что ничего не помешает.
Лиза после второй беременности плохо переносила табачный дым, а мне после выпитого коньяка так захотелось курить, что, образно говоря, того и гляди, уши начнут дымить, поэтому мы вышли в сад. Прекраснейший летний вечер создавал настроение, что жизнь прекрасна и нигде нет ничего плохого: ни боли, ни горя, ни крови.
Но это было не так. Я почему-то вспомнил, что из людей подполковника со мной поехали двое: Ефрем и Ефим, а пятеро попросили разрешения остаться, как сказал один из них, до победы. Когда только она, эта победа, будет?
И тут я внезапно понимаю, что знаю, когда она была в той, моей первой жизни, и что я теперь знаю, кто такой генерал Леонтий Васильевич Дубельт и граф Карл Васильевич Нессельроде. И еще много чего, о чем не имел понятия, когда очухался в вонючей комнате в Париже с оборванной петлей на шее.
Вернее, обрезанной. Я сейчас четко вспомнил, как она выглядела, и непонятно, каким образом этот факт пролетел мимо моего сознания.
Я, конечно, когда-то слышал, читал, видел сюжеты о них и еще о многом. Но с какого-то перепугу почему-то решил в так называемые «святые», по мнению женушки Бельцина (только так его называл один наш старый мастер), девяностые, что эти знания мне не нужны. Я великолепно проживу без них, и у меня просто на раз-два получилось всё это забыть.
Но оказывается, они никуда не исчезли, а просто спрятались в глубинах моей памяти, и вот теперь всплыли.
У Василия, похоже, тоже было какое-то такое настроение, он как-то странно на меня посмотрел и задал мне вопрос, который я уже подспудно ждал от него.
— Тебе не страшно, что мы попали в поле зрения генерала Дубельта?
— Страшно.
— Мне тоже. Я имел удовольствие, — Василия всего перекривило, — лично с ним общаться. Страшный человек. Под стать, а скорее даже и превосходит, всех своих предшественников: князя Федора Юрьевича Ромодановского при Петре Великом или Степана Ивановича Шешковского при Екатерине. На Дубельте у нашего Государя всё сейчас держится.
