Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов

— И приземлятся аккуратной замерзшей тушкой во дворе, — с кривой усмешкой закончил Воронцов. — Тоже улика. Но вы правы, лучше ловить их теплыми. Значит, дозор на крыше. Еще?

— Подвал. Старая кладка. Разобрать пару камней, и ты внутри. Тихо и незаметно. Но нужно еще подкоп совершить. Муторно.

— Еженедельный осмотр кладки, — он делал пометки на полях плана своим мелким, убористым почерком. — Что еще? Где главная брешь?

— В людях, Алексей Кириллович. Всегда в людях, — я поднял на него глаза. — Можно обвешать дом самыми хитрыми ловушками. Но достаточно найти одного человека, у которого больна дочь или висит карточный долг… И он сам откроет вам любую дверь. Искать нужно не тех, кто полезет через забор, а тех, кто подойдет к моим людям с уговорами.

А вот тут я задумался. А ведь действительно…

Он отложил перо и посмотрел на меня долго, изучающе.

— Вы опасный человек, Григорий Пантелеич, — сказал он наконец. — У вас ум преступника.

— Чтобы ловить крыс, нужно залезть в их шкуру, — парировал я.

В следующий раз он пришел через два дня, когда я как раз возился с прототипом нового механизма. Он молча положил на мой верстак тяжелый сверток.

— Это вам. Думаю, оцените.

Я развернул промасленную ткань. Внутри лежал немецкий циркуль-делитель. Инструмент невероятной точности, из лучшей золингеновской стали. Я взял его, и мои пальцы сами начали проверять его — плавность хода винта, отсутствие малейшего люфта, идеальную заточку игл. На несколько секунд я забыл и о капитане, и об угрозе, полностью растворившись в совершенстве этого механизма. Это был язык, который я понимал лучше слов.

Воронцов наблюдал за мной с легкой усмешкой.

— Благодарю, — сказал я, наконец оторвавшись от циркуля. — У меня для вас тоже есть… подарок.

Я протянул ему нож убийцы.

— Я тут его рассмотрел под лупой. Хотите услышать, что он мне рассказал?

— Каждое слово, — его лицо вновь стало непроницаемым.

— Сталь — чужая. Слишком плотная, однородная. Не наша работа. Но это мелочи. Главное — заточка. — Я взял в руки лупу. — Подойдите. Видите? Кромка выведена под идеальным, неизменным углом. Руками так не сделать. Это станок. Так точат инструменты, а не оружие. И еще вот тут, у основания. Микроскопические следы от зажима. Этот нож для работы. Тихой. Его владелец не размахивает им в драке. Он знает, куда бить. Один раз.

Воронцов взял нож и долго смотрел на лезвие, будто пытался увидеть то же, что и я.

— Значит, след… — начал он задумчиво.

— … должен быть не рваным, а ровным, почти полированным, — закончил я.

Он резко поднял на меня глаза. Лед окончательно тронулся. Он мыслил так же. От детали — к системе. От следствия — к причине.

Варвара Павловна вошла с подносом.

— Господа, вы засиделись, — ее голос вырвал нас из размышлений. — Выпейте сбитня.

Она поставила чашки и на мгновение задержала взгляд на Воронцове. Он, в свою очередь, смотрел на нее. Ох, капитан, охмурят тебя, как пить дать.

Этот дом становился для Воронцова чем-то большим. Здесь он находил и улики, и двух странных людей — мальчишку-гения со стариковскими глазами и женщину с волей фельдмаршала. Островок осмысленности в океане придворных интриг. В лице этого опасного человека я, возможно, обретаю единственного во всем Петербурге союзника.

Я частенько оставлял Варвару наедине с Алексеем Воронцовым.

Не знаю, понимали ли они, что я пытаюсь свести их, но со стороны только слепой не заметил бы, что между ними что-то искрит.

В такие моменты я уходил и с головой нырял в работу. Заказ императрицы стал моим лекарством, способом доказать себе и этому миру, что логика и красота сильнее грубой силы.

Я собрал Илью и Степана в мастерской. Между нами на верстаке лежал развернутый чертеж — анатомия будущего чуда.

— Вот, — я постучал по бумаге. — Наша новая битва. Корпус — малахит. Нужен идеальный цилиндр, полый внутри. Степан, твоя часть — золото. Оправа, колпачок. Все по размерам, до сотой доли дюйма.

Они смотрели на чертеж. Степан, мой бородатый бог огня и металла, недоверчиво хмыкнул. Илья же, чьи руки чувствовали душу камня, взял заготовку малахита, взвесил на ладони, посмотрел на свет, словно пытаясь прочитать в его зеленых узорах будущую судьбу.

— Тут не сверло нужно, Григорий Пантелеич, — выдохнул он наконец. — Тут Божье благословение надобно. Камень капризный, живой. Чуть передавишь — и все, пойдет трещинами, обратной дороги не будет.

— Значит, будем молиться и работать, — я хмыкнул. — Сверло я вам дам. От вас — все ваше умение. И ни капли спешки.

И адская работа закипела. Я был конструктором, дирижером этого сложного оркестра, слышал жалобный визг станка, которым Илья, обливаясь потом, миллиметр за миллиметром проходил малахит, пока подмастерье непрерывно лил на камень холодную воду. Я видел, как Степан, зажмурившись от жара, выдувал через трубку идеальное пламя, чтобы отлить золотые кольца без единого пузырька. Я доверил им внешнюю оболочку, и они, чувствуя эту ответственность, превосходили самих себя.

Моей же территорией была душа механизма.

Первая битва — поршневой механизм. Выточить детали было несложно. Проклятием была герметичность. Мой первый поршень с уплотнителем из лучшей кожи, который я собрал с гордостью, бесстыдно протек после десятого же цикла. Чернила сочились, превращая сложный механизм в бесполезную пачкающую железку. Я в ярости едва не раздавил его молотком. Дело было в пористости. Кожа дышала. И тогда, после бессонной ночи, пришло решение. Я несколько часов вываривал тонкий лоскут телячьей кожи в кипящей смеси пчелиного воска и льняного масла, пока он не превратился в эластичную, упругую, совершенно непроницаемую мембрану. Новый уплотнитель, зажатый между латунными шайбами, скользил в цилиндре сухо и плотно. Победа.

Вторая битва — перо. Степан принес мне золотой клинок, само совершенство. Но я знал, что это совершенство временно. Золото мягкое, оно сотрется. Мне нужна была вечность. И у меня был козырь — пузырек с серым иридиевым порошком. Дорогая штука, которую я случайно увидел у торговца редкостями. Но как соединить несоединимое? Иридий плавился при температуре, которую не давал ни один горн в этой эпохе. Моя первая попытка закончилась катастрофой. Я попытался вковать крупицу в золото, но не рассчитал усилие, и хрупкое перо просто треснуло. Степан, наблюдавший за мной, сочувственно покачал головой.

Я не сдавался, построил