Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов
Вечером, когда петербургский мрак окончательно поглотил город, я собрал свою маленькую армию. Ефимыч, Семен, Лука и Игнат. Четыре осколка великой армии, нашедшие приют в моем странном доме.
— Учения, — коротко бросил я. — Лука. Ты — ночной тать. Задача — проникнуть в дом. Тихо. Через любое место. Если система не сработает, и ты дотронешься до меня, — ведро водки твое, и я признаю себя болваном. Если дом тебя поймает… водка все равно наша.
Лицо Луки, бывшего егеря, человека-тени, озарилось азартной улыбкой. Он привык считать себя лучшим. Вызов принят. Он просто исчез, шагнув за порог в чернильную темень двора.
Мы ждали. Время превратилось в холодный кисель. В зале было темно, тусклый свет от фонаря на улице еле пробивался сквозь заиндевевшее стекло. Я стоял наверху, у своей панели, и чувствовал, как напряжение заставляет кровь стучать в висках. Семен замер у лестницы, превратившись в глыбу мышц. Игнат положил ладонь на эфес сабли.
И вдруг… тихий, почти музыкальный «дзынь!».
Я увидел, как в лоток скатился шарик с цифрой «4». Окно в каретном сарае. Самое темное, самое неочевидное место. Ефимыч, стоявший внизу, даже не обернулся. Он просто поднял два пальца, и Семен с Игнатом без единого звука скользнули в сторону двора. Это радовало глаз, они двигались, как волки, загоняющие зверя.
Я начал считать про себя. Один… два… три… Лука, наверное, уже на подоконнике. Опытный, осторожный, прислушивается к каждому шороху. Семь… восемь… Он уже внутри. Уверен в своей победе. Девять… Десять.
Дом закричал.
Это была физическая атака. Низкий, вибрирующий гул, который начался где-то в преисподней, под ногами, прошел сквозь каменные плиты пола, ударил в грудь, заставив сердце споткнуться, и взорвался в голове, вытесняя все мысли. Стекла в рамах задрожали мелкой дрожью. Воздух стал плотным, его было больно вдыхать.
Через мгновение дверь распахнулась, и в зал ввалили Семен и Игнат. Между ними, как мешок, висел Лука. Он был цел, ни царапины, но лицо его было белым как полотно. Он смотрел в одну точку и часто мотал головой, пытаясь вытряхнуть из ушей этот инфернальный вой. Нужно подумать как защитить от этого звука своих. Вон Варвара с Катькой выскочили, но сразу ушли, как стало ясно, что все в порядке. Да уж, «дружественный огонь» получился. Придумаю потом что-нибудь.
— Поймали, Григорий Пантелеич, — пророкотал Семен, и в его голосе звучал почти детский восторг. — Он спрыгнул на пол, а тут оно как бабахнет… Он так и сел на месте, будто его сам Всевышний с небес покарал.
Лука медленно поднял на меня глаза. В них какое-то солдатское уважение к оружию, которое он не понимал, но мощь которого ощутил на собственной шкуре.
Ефимыч подошел ко мне и, забыв о чинах, крепко стиснул мое плечо.
— Ну, барин… Ну, голова, — выдохнул он, в его голосе я впервые услышал не просто лояльность наемника, а восхищение солдата своим командиром. — Теперь пусть только сунутся, черти. Мы им такую музыку закатим.
Рёв моего «Крика» еще, казалось, дрожал в самом воздухе, когда в парадный зал, не дожидаясь приглашения, шагнул капитан Воронцов. Он вошел без стука. Его глаза без удивления просканировали сцену: моих солдат, пытающихся придать лицам суровое безразличие, и удивленного Луку, которого Семен неуклюже хлопал по спине.
— Шумно у вас, господин мастер, — его голос был спокоен, но я уловил в нем нотки одобрения. Он подошел ближе, его взгляд зацепился за еще не замаскированные натянутые у плинтусов струны. — Эффектно. Но громко. Весь квартал теперь знает, что у вас в доме что-то происходит.
— Пусть знают, — ответил я, спускаясь ему навстречу. — Пусть думают, что у меня тут пороховой склад, и боятся чиркнуть спичкой. Страх — лучшая стена.
Он перевел взгляд на меня.
— В моем рапорте было указано, что вы применили доску как рычаг. Сперва я подумал, что ваши люди приукрасили, дабы выставить вас героем. — Он сделал паузу, и в полумраке зала его глаза блеснули. — Теперь я понимаю, что они просто не смогли толком объяснить, что видели. У вас склад ума фортификатора.
Это был комплимент. Или диагноз.
Каждый его визит — это зонд, попытка нащупать границы моих знаний. Но в его глазах не было жадности Оболенского, просто почти научное любопытство.
Варвара Павловна, привлеченная моим голосом, вышла из своей комнаты. Она передвигалась уже без палки. Увидев капитана, она не выказала удивления, Воронцов к нам зачастил. И мне кажется Варвара была реальным источником частоты этих посещений.
— Алексей Кириллович, — обратилась она к Воронцову. — Прошу простить беспорядок. У нас… технические испытания.
— Я вижу, Варвара Павловна. И весьма впечатлен, — он склонил голову с таким неподдельным уважением, что я невольно усмехнулся. Этот человек из тайной канцелярии, которого боялся весь Петербург, перед ней превращался в учтивого гостя.
— Проходите в контору, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Холод собачий, а вы оба в одном сюртуке. Я велю принести сбитня.
В моей конторе, при свете лампы, Воронцов развернул на столе план дома. Он пришел не просто так.
— Вы укрепили стены, — сказал он, водя кончиком пальца по чертежу. — Но любая крепость падет, если оборону строить только по периметру. Давайте мыслить как они. Забудьте, что это ваш дом. Это — объект, который нужно взять. Ваши действия?
Он смотрел на меня в упор.
К чему это он ведет? Хочет помочь мне укрепить дом? Найти изъяны? Или посмотреть на нападение с моей точки зрения, с учетом моих знаний? Странный он человек. Но, насколько я знаю, эта когорта людей всегда была немного не понятной простым обывателям. У них иное мышление.
Он предлагал мне стать его соавтором в этом мрачном деле вскрытия моего собственного ювелирного магазина. Я пожал плечами. Мозговой штурм — это полезно для Гришки, нужно мозг грузить, налаживать нейронные связи, чтобы я ничего не забыл.
— Я бы не полез в лоб, — я склонился над планом. — Теперь это для глупцов. Полез бы оттуда, где не ждут. С крыши. С соседнего дома перекинуть веревку
