Телохранитель Генсека. Том 6 - Петр Алмазный
— Забавная песня, — прокомментировал Леонид Ильич. — Это перевод?
— Нет, я с английским языком тоже не дружу. Так, слышал видимо где-то стишок, на эту музыку бы идеально легло.
— Точно, — улыбнулась Галина и напела:
— … обезьяны, кенгуру, гиппопотамы…
— А все-таки Зыкина лучше поет, — заметил Леонид Ильич, — и песни у нее правильные, душевные. Но негритя-ааа-анки… красивые! Ох, и хорошие негритянки! — и выражение лица у Генсека был в этот момент было таким, что невольно подумалось: «Кажется, я понимаю, почему Виктория Петровна предпочла концерт Зыкиной».
После концерта не ждал никаких сюрпризов, но когда мы вышли со Светой на морозный мартовский воздух, сразу наткнулся на Джона Мастерса, который караулил меня с диктофоном в руках.
— Мистер Медведеф, скажите, с чем связана ваша поездка на Урал?
Я отодвинул его плечом, ничего не ответив, прошел мимо. Усадил Свету в машину сел рядом и захлопнул дверцу у самого носа прилипчивого журналиста. Хорошее настроение улетучилось.
Новости разносятся быстро, но не до такой же степени? Однако я правильно сделал, что попросил Капитонова позвонить в Свердловск. Иначе бы вряд ли выяснил, что у Мастерса есть информатор в Комитете.
Глава 5
За окном машины мелькала огнями Москва. Ехали из «России» молча. «Багамы, мама» все еще крутилось в голове, причем именно на русском, в исполнении «Балаган Лимитед». Вообще-то, песня «Bahama Mama» должна была появиться только в следующем году. Не понимаю, почему в этой новой реальности «Boney M» начали исполнять ее раньше. Уж мое-то вмешательство в историю никак не могло повлиять на творчество группы. Ладно, не стоит переживать из-за подобных мелочей, ведь порой замечаю куда более важные отличия и «неувязочки» между двумя реальностями.
Светлана уткнулась в запотевшее стекло, сжимая в руках программку. Я читал ее мысли, будто открытую книгу. Всю дорогу до дома она мысленно возвращалась туда, в ложу концертного зала «Россия».
«Ну надо же, — крутилось у нее в голове, — а я-то думала… В газетах и по телевизору Брежнев такой монументальный, серьезный. А он… сидит рядом, пальцем в такт отбивает, улыбается. И на „Rasputin“ эту… эту зажигательную музыку… качал головой и притопнул немного. И шутил, глядя на сцену. Совсем простой. Как дедушка из деревни».
Потом ее мысли, как стрелка компаса, неизменно возвращались ко мне.
«Но как же так? Кто же он, мой Володя? — ее внутренний голос звучал растерянно и сердито. — Обычный офицер? Какой обычный офицер сидит в ложе с Генсеком на концерте западной группы? Да, я знаю, что он в Комитете. Но… Кем же он работает на самом деле? И… почему он мне об этом не рассказывал? Что еще он от меня скрывает? Какие еще есть тайны? Ведь неспроста же нас туда пригласили!»
Она вздохнула и отвернулась еще больше, делая вид, что разглядывает мелькающие за окном дома.
Да, видимо, предстоит серьезный разговор. Молчание в салоне автомобиля казалось густым, как мартовская слякоть. Мысли Кобылина добавляли тяжести. Они вертелись вокруг Светы — назойливо и безнадежно: «Просто удивительно. Одно лицо. И фигурка такая же. Тонкая, как тростинка. Вылитая моя Верка». И тут же, горько и яростно: «Я уж думал все, отпустил, прошло… Ан нет, оказывается. До сих пор люблю ее, заразу. До сих пор»… И тут же: «Просто насмешка судьбы… Кто бы подумал, что из девочки по имени Вера вырастет такая лживая сука? Никогда не забуду, как она с Калугиным в его кабинете…»…
Про отношения Кобылина с его женой, как понимаю, бывшей, мне совершенно не нужно знать. Я поставил блок и расслабился.
Наконец, отпустив водителя, прошли к дому. Светлана кивнула сонной консьержке и проскользнула к лифту. Едва дверь лифта закрылась, отрезав нас от мира, Света и выдохнуть мне не дала.
— Володя! Как ты мог? Ну как ты мог⁈ — выпалила она, сверкая глазами, в которых бушевала смесь восторга, обиды и дикого любопытства. — Ты даже не представляешь, как я переволновалась! Первую половину концерта почти не слышала от волнения. Это надо же, с самим Брежневым рядом сидеть!
Она не ждала ответа, просто выплескивала накопившиеся эмоции — вот так, одним духом.
— А Галина Леонидовна? — продолжала Света, понизив голос до заговорщицкого шепота. — Она такая красивая, такая стильная… И тоже не зазнается. Совсем не такая, как про нее говорят!
Я смотрел на жену и улыбался. Все ее переживания были такими живыми, такими настоящими, но при этом легкими, почти невесомыми. Не стал ничего говорить. Не стал оправдываться или объяснять. Я просто шагнул к ней, прижал к стенке кабины и прекратил ее взволнованный монолог долгим поцелуем. Он был моим ответом на все ее «как ты мог», на все ее тревоги и восторги. И, кажется, единственным правильным ответом в этот момент.
Конечно, поговорить с супругой придется, и разговор этот будет для меня сложным, но… не сегодня. Пальцы сами нашли кнопку «стоп» на панели лифта…
Уже ночью, слушая, как мило посапывает во сне жена, вспомнил Кобылина и укорил себя за невольную ревность. Он смотрел с восторгом не на мою Светлану. Он смотрел сквозь нее — на свою Веру. Но личная неприязнь Кобылина к Олегу Калугину — это серьезный мотив.
Когда утром ехал на работу, на заднем сиденье «Волги» лежал дежурный чемоданчик. Вылет сегодня в одиннадцать утра спецбортом, с военными — из Чкаловска. Учитывая разницу во времени, в Свердловске будем к концу рабочего дня.
Я не возлагал больших надежд на эту поездку. Да, Ельцин проворовался, перегнул палку с сауной, и за строительство дома на партийные деньги тоже по головке не погладят. Но ограничатся, скорее всего, строгим выговором. Его даже с должности не снимут, потому что область на хорошем счету. И как бы не повернулась ситуация, обязательно найдут «мальчика для битья», который возьмет на себя вину и отправится в места не столь отдаленные. Как я узнал из мыслей Капитонова, на взятки Борис Николаевич не скупится.
Единственное, что я могу сделать — выявить реальный масштаб хищений. Но этим должна заняться в первую очередь Ревизионная комиссия. Пока Карпов только оценит ситуацию на месте, может быть, накопает еще что-то. Я же направляюсь в Свердловск совсем по другому поводу.
Меня интересует в первую очередь Свердловск-19 — закрытый военный городок. По сути