Суворовец. Том 3 - Анна Наумова
Счастливый воскресный день пролетел, как одно мгновение. И сейчас я сидел в училище, в комнате досуга. Наблюдал, как в шутку боксируют между собой братья Белкины, как Илюха «Бондарь» сам с собой смешно играет в шахматы, и думал о недавнем происшествии с моей девушкой. А еще — украдкой вдыхал аромат ее духов, осевший у меня на ладонях.
Настя моя потихоньку шла на поправку и потихоньку начала забывать случившийся с ней ужас. А я, естественно, изо всех сил ей в этом помогал. Сотрясение — не обычная простуда, конечно, и вещь неприятная, но не смертельная. Казалось бы: случай вопиющий, но будто бы единичный… Может, и впрямь просто какой-нибудь гопник решил себе на магнитофон подзаработать?
И тут мне кое-что вспомнилось.
Когда Москва вовсю готовилась к Олимпиаде-80, я, само собой, не работал еще в милиции. Да и когда она шла, я не был еще опером. Пацаном был еще желторотым. Готовился к поступлению. Но кое-что о работе органов в эти годы я все же знал. Точнее, узнал позже.
В отделе, куда я потом пришел на работу, трудился дядька нашего Дорохина, тогда уже — подполковник. А дед у нашего лейтенанта так и вовсе был личностью известной. Еще в двадцатых годах в органах работал, в Петрограде. Исправно нес службу в отделе карманных краж, под руководством Карася Иосифа Францевича, бывшего сотрудника Санкт-Петербургской сыскной полиции.
Полковник Игнатий Афанасьевич Дорохин в годы моей молодости уже был в отставке. Ослеп на один глаз, перенес инфаркт, был глуховат и прихрамывал. Передвигался с палочкой и почти все время проводил на даче. Но бодрости духа не утратил и, как многие старики, очень любил общаться с молодежью.
А посему, когда я по выходным приезжал иногда к Витьке Дорохину на дачу, старый полковник в отставке, имеющий кучу наград, охотно делился с нами всякими интересными фактами из своей службы. От него-то я и узнал одну из версий происхождения слова «гопник». Якобы так изначально называли обитателей ГОП, то есть «Городского общежития пролетариата».
Интересно было послушать и дядьку молоденького и безусого лейтенанта Дорохина — Валерия Игнатьевича. Тот в конце двадцатых только родился и чудом выжил после тифа, поэтому времена НЭПа, разумеется, не помнил. А вот более поздние — пожалуйста.
Так, например, я узнал от дядьки Дорохина кое-что интересное…
Глава 7
На дворе стоял 1985 год… В стране уже началась перестройка. Политик с родимым пятном на голове занял пост генерального секретаря ЦК.
Перемен требовали наши сердца.
Перемены случились и в моей жизни. Я закончил учебу и приступил к службе в органах. А еще — получил от мамы с бабушкой в подарок новенький магнитофон. Был я в те годы еще очень молод и наивен. Точь-в-точь как честный и храбрый Шарапов из культового фильма «Место встречи изменить нельзя», который удивлялся, почему преступника нельзя просто так «взять и арестовать».
— На войне все было ясно, — мрачно констатировал молодой фронтовик в беседе с Варенькой. — Враг там за линией фронта. А здесь, с этой проклятой работой, я уже сам себе начинаю не верить.
— Ты молодой, — успокаивала его девушка. — Ты устал очень. А не веришь, потому что делу своему только учишься…
Вот и я был таким же — юным максималистом, который только-только учится своему делу. Это уж потом я стал жестким, холодным и даже немного циничным. Что поделаешь, такова наша се ля ви.
В детстве я зачитывался рассказами Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе. Мечтал, что, как вырасту, стану детективом и буду расследовать сложнейшие преступления. И всенепременно с помощью метода дедукции. Буду до ночи собирать улики, размышлять, составлять список подозреваемых… А потом вдруг возьму и скажу при всех: «Убийца — во-он тот мусорщик!».
Реальность службы органах оказалась совсем иной. Я стал опером, а не дядькой в очках и шляпе, который часами курит трубку, читает газету и безошибочно угадывает по грязи на ботинках, кто же преступник. Я сидел в крохотном душном кабинете, питался бутербродами, и никакая миссис Хадсон мне кофеек не варила. Сам себе кофе делал. Давился жутко невкусной растворимой «Арктикой».
Но мне, тем не менее, нравилось. Я был молод и полон надежд!
В то лето мы небольшой и очень разновозрастной компанией жарили шашлыки даче у Дорохиных — недалеко от подмосковного Фрязино. Мы стихийно организовали своеобразный «мальчишник». Правда, из реальных мальчишек там были только мы с моим корешем и сослуживцем Витькой Дорохиным, тогда еще тоже молодым и не знающим жизни «летехой».
Кроме нас, на даче еще был дядька Витьки — Валерий Игнатьевич, отнюдь не мальчишка, а солидный мужчина, только-только получивший звание подполковника, и Витькин дед — ровесник двадцатого века и уже совсем старенький 85-летний полковник в отставке.
Подполковничьи «звездочки» в отделе мы, как и было положено, обмыли. В компании сослуживцев. Мы ж с обоими Дорохиными (и дядей, и племянником) служили вместе. А потом решили обмыть их еще раз. Только уже на даче. Узким кругом или, как бы сказал мой суворовский приятель Илюха «Бондарь», любящий то и дело вворачивать иностранные фразочки — «entre nous». Между собой, то бишь.
Тогда-то я и услышал от Валерия Викторовича историю, которую вспомнил сегодня.
Со слов дядьки Дорохина, перед столичной милицией накануне Олимпиады-80 стояла архисложная задача. Практически невыполнимая. Нужно было кровь из носу приструнить московский криминальный мир так, чтобы ни один «щипач», ни один гопник, словом — ни один асоциальный элемент не испортил впечатления иностранных гостей от визита в Москву.
Все должно было быть на высочайшем уровне! Никого не должно было быть, кто мог повредить репутации Советского Союза. Гости «оттуда» должны были вернуться к себе на родину с четким и единственно верным пониманием: «СССР — лучшая страна в мире!». Разумеется, так велели «наверху». А такие приказы, как известно, не обсуждаются. Под раздачу шли все, кто так или иначе не соответствовал облику добропорядочного советского гражданина — фарцовщики, нищие, сумасшедшие…
Ребята из органов, само собой, не верили в сказки про то, как в СССР было хорошо и безопасно жить. Их жизнь была не сказкой, а суровой былью. Сухие, холодные, официальные протоколы и отчеты. Сколько людей ограбили, сколько избили, сколько лишили жизни…
— Целую тыщу народа, почитай, посадили тогда, если не больше! — деловито махая
