Мы, Николай II. Годы 1897 – 1913 - Станислав Черняк
Ничего нового — кнут и пряник. Пожалуйте, господа-товарищи, вот вам на блюдечке Конституция, Дума и Манифест — «прянички-бараночки». Продолжаете бузить и хулиганить? Извольте вкусить плёточки.
Чем жестокий царь в России отличается от доброго? Разве только количеством казней. Приведу наглядный пример — Алексей Михайлович Романов, вошедший в историю под именем Тишайший. Судя по доброму прозвищу — мухи не обидит! Да только при подавлении Соляного бунта по его приказу в Коломенском зарубили и утопили в реке от 700 до 1000 человек, повесили до 150 человек, несколько тысяч арестовали, клеймили и выслали из Москвы. А казни при подавлении восстания Степана Разина? Только в Арзамасе было повешено более десяти тысяч человек. А ведь ещё были фальшивомонетчики, коих было за время правления нашего героя казнено несчитанное количество. Да каким жутким способом — многим заливали в горло расплавленный свинец… Да, чуть не забыл, — ещё более 7000 человек были убиты во время Медного бунта. Хорош Тишайший, реально соревнующийся по количеству жертв с Иваном Грозным.
К счастью, я пока был на хорошем счету у своего народа. Безусловно, определённый процент недовольных присутствует всегда, категория людей из серии «а баба-яга против» похоже задумана самой природой. Некие силы 9 января 1905 года хотели сделать меня «Кровавым», но я не дал им такой возможности. В этом похоже и было моё неоспоримое преимущество — я примерно знал, что должно произойти, и мог принять меры, подстраховаться, попробовать защитить себя и близких.
Будущее меня по-настоящему пугало. Со сколькими недовольными предстоит расправиться, чтобы не допустить революций и Гражданской войны. Тысячи жертв ради спасения миллионов. Вы сейчас читаете эти строки и можете подумать — экий слюнтяй, его же окружают не люди, а фантомы, может быть это вообще параллельная реальность — доставай бластер и коси всех подряд направо и налево. Но так ситуация выглядит только с книжных страниц. Реальность вокруг меня была зримой и ощутимой, а люди вокруг — живыми и настоящими, из плоти и крови, со своими страданиями, переживаниями, болями и радостями.
Убить живого человека, пусть даже и не своими руками, взять на душу смертный грех и пережить муки совести — дано далеко не каждому. И это счастье! Иначе косили бы всех подряд, невзирая на чины и звания, а так — некий Божественный предохранитель немного, но всё-таки повышает ценность неповторимой человеческой жизни.
Однако, я надолго задумался, а дела не ждут. Кнут и пряник — это понятно, но у меня было чувство, что я не сделал чего-тот самого главного… В дверь кабинета постучали, и мой адъютант доложил о желании императрицы Александры Фёдоровны навестить меня в компании с Григорием Ефимовичем Распутиным. Ничего против я не имел.
После дежурных приветствий состоялся очень серьёзный и актуальный разговор, который и позволил нащупать недостающее звено в моих действиях.
— Проходите, проходите, мои дорогие, располагайтесь. Может чай организуем? — я был сама любезность. Скажу честно — несмотря на огромное количество встреч и сверхинтенсивное общение, людей по-настоящему близких рядом со мной было крайне мало. Не считая детей и пришедших сейчас Аликс с Григорием, разве только Столыпин да Добржинский. Мои дядья, как родные, так и двоюродные пытались по праву старшинства наставлять и советовать, что меня, признаюсь честно, всегда раздражало. Вообще, отношения мои с «родственниками» складывались по-разному. С одними я поддерживал тёплые и дружеские отношения, с другими — холодные и официальные. Мне нравилось общаться со своими вновь обретёнными сёстрами и братом Михаилом Александровичем. Также я чувствовал искреннюю нежность к великому князю Димитрию Павловичу, который вырос на моих глазах и был весьма умным, озорным и симпатичным человеком. К остальным членам императорской фамилии я старался проявлять столько любви, сколько нужно было для того, чтобы оставаться в пределах корректности и не вызывать каких-либо ненужных осложнений.
Знаете, больше всего меня злили так называемые «семейные советы». Председатель этих советов, старший из присутствовавших членов семьи, должен был доводить до моего сведения информацию о постановлениях собраний через министра двора. Чтобы окончательно не поссориться с многочисленными Романовыми, мне приходилось поддерживать этот порядок, хотя признаться, — зачастую я выслушивал мнение родственников, но поступал прямо противоположным образом.
Судя по всему, истинный Николай II был значительно мягче меня и не имел внутренней силы чётко и внятно сказать вовремя царственное — нет. Родственнички, надо сказать, были теми ещё «подарочками» — кто-то из них жил на две семьи или заводил любовниц из прислуги, кто-то пускал грязные сплетни, кто-то считал себя умнее всех. Отдельным пунктом разногласий стоит упомянуть конфликты на почве неодобрения мной того или иного великокняжеского брака, с лишением «виновника» всех чинов и высылкой его за границу. Примеры? Да сколько угодно! Великий князь Павел Александрович, овдовев, решил жениться во второй раз на разведённой жене полковника Пистолькорс, двоюродный братец великий князь Кирилл Владимирович женился на разведённой жене великого герцога Дармштадтского Эрнста — Виктории-Мелите. Особую скандальность ситуации придавало то, что герцог Дармштадтский Эрнст был родным братом Аликс. И если бы только браки. Великие князья буквально лезли к вершине власти, требовали должности и материальные блага. Совершенно неожиданно в вопросе отношений с родственниками мне помогла Аликс — холодная и неприступная для людей посторонних, женщина, обладающая несгибаемой волей и твёрдым характером, она могла спокойно и с достоинством высказать в лицо всякому великому князю, не говоря о прочих просителях, спокойный и твёрдый отказ, доказательно аргументируя его. Сдаётся мне, что моя супруга даже получала от этого удовольствие, в узком кругу презрительно называя всех, кто входил в некий «большой свет» «бриджистами».
— Спасибо Ники, это очень любезно с твоей стороны. Григорий Ефимович прибыл примерно полчаса назад, я распорядилась организовать чай, а он вдруг возьми и скажи — к царю-батюшке надо идти, он там думу думает важную, моя подсказка требуется.
Я удивлённо воззрился на Аликс и Распутина. Григорий, глядя мне в глаза, медленно дважды кивнул.
— Мысли мои, признаюсь, напоминают ныне заезженную пластинку. Вечный выбор между кнутом и пряником. Но, чувствую, что упускаю что-то очень важное для дальнейшей судьбы России.
— Позволь молвить, государь, — Распутин буквально впился в меня своими глазами. — Вижу думы твои глубокие и вот что скажу — зря предок твой царственный Пётр
