Вершина Мира - Андрей Алексеевич Панченко
По пути нас останавливали в нескольких селениях: чиновники записывали наши имена в книги, делали описание особых примет и передавали их гонцом на следующую заставу. Ночевали мы всегда либо на заставах, либо за границами селений и вдали от стоянок торговых караванов.
Путь оказался тяжелее, чем я ожидал. Мы шли быстро, подстраивайся к шагу привыкшим к горам гуркхов. Такой темп движения был для нас не привычным, и пару дней мы с Арсением выбивались из сил, однако вскоре втянулись.
На второй день после выхода с заставы дорога пошла вверх вдоль реки. Каменные ступени, вырубленные в скале, казались бесконечными, и каждый шаг отдавался болью в коленях. Гуркхи шагали молча, будто механизмы, и я всё время ловил себя на мысли: они словно и не замечают тяжести пути. У каждой деревни мы видели ту же сцену: несколько соломенных крыш, террасные поля, дети, которые сбегали на дорогу, таращились на нас и тут же прятались за спины матерей.
На третий день мы поднялись выше, и тропа пошла по гребню, откуда открывался вид на зелёные долины, укрытые облаками. Деревни встречались чаще, и там нас уже не просто записывали в книги, но и подробно расспрашивали чиновники — откуда, куда, по какой причине. Всё это казалось мне нескончаемым допросом, лишь растянутым во времени.
На четвёртый день нас задержали на большой заставе, где во дворе стояли десятки яков и мулов. Там нас заставили ждать целых сутки, пока приходил гонец из Катманду. Вечером я впервые увидел, как гуркхи чистят свои знаменитые кукри: тяжёлые изогнутые ножи сверкали в отблесках костра, и от этого зрелища мне стало не по себе.
Пятый и шестой дни путь пошёл вниз, в долины. Здесь воздух был густой, влажный, пах землёй и прелыми листьями. Всё чаще мы встречали торговцев из Индии, и у меня было чувство, что невидимая граница уже позади: чем дальше мы шли, тем больше в лицах людей читалось недоверие и странное почтение.
И, наконец, на седьмой день — долина Катманду. Мы вышли на тропу, что вела через ряды рисовых полей, и впереди показались первые кирпичные строения — башни, крытые черепицей, и храмы с резными фронтонами. Над всем этим вился дым очагов и звуки гонгов. Конвой шёл быстро, гуркхи не позволяли нам останавливаться и осматриваться.
— Вон она, столица, — прошептал Арсений, когда между облаками мелькнула ступа с золотым шпилем. — Теперь всё зависит от того, как поведёт себя английский резидент, когда вскроется наш обман. Но всё равно, мы зашли дальше, чем кто-либо другой из наших. Это уже победа, тем более если нас вышлют, то вышлют в Индию, и мы смело сможем сказать, что прошли через весь Непал.
Я ничего не ответил. В тот миг у меня было странное чувство: будто я иду не в город, а в клетку, где решится моя судьба.
Гуркхи не спешили, но и не давали расслабиться. Мы шли по узким улицам Катманду, и город, казалось, смотрел на нас усталыми глазами: вывески лавок, подернутые пылью, лениво развевались на ветру, дети следовали за нами с криками, а женщины в сари — словно тени — выглядывали из дверей и окидывали нас взглядом, в котором смешивались недоверие и любопытство. Прохожие расступались: разве что не выражали открытого враждебного отношения, но и приветливой улыбки никто не дарил. Конвой держал строй, гуркхи шли как стена — впереди, по бокам и сзади.
Здание британской резидентуры было невелико: двухэтажный дом с верандой, увитой плющом, и аккуратным садиком, где росли несколько деревьев и кустов розы — редкие в этих краях растения. У ворот стояли двое европейцев в военной форме и гуркхский патруль из четырёх человек — очевидно, охрана резидентуры.
Нам приказали остановиться. Гуркхи построились по стойке смирно, и чиновник, который до сих пор вел нас, вышел вперед, держа в руках папку с описью изъятых вещей и моей грамотой. Английский солдат позвонил в колокольчик на двери, и через несколько секунд из двери вышел человек в штатском. Он поздоровался на непальском с чиновником, тот что-то ответил и, не мешкая, прошёл в дом, а мы — под конвоем — последовали за ним.
Веранда резидентуры пахла чаем и пряностями. Нас провели по длинному коридору, где на стенах висели картины — виды гималайских хребтов и постановочные портреты рана в парадной форме. За стеклянной дверью, украшенной латунной табличкой «British Residency», лежала небольшая гостиная с тяжёлыми креслами и столиком, на котором аккуратно стояла чайная пара и блюдце с печеньем. За столом сидел мужчина лет пятидесяти — полный, аккуратно постриженный, с тоном лица, в котором читалась и усталость, и привычка к распоряжениям. На нем был строгий фрак, но вид у него был не церемониальный, а скорее служебный — тот самый, кто и должен был решать, что делать с такими, как мы.
Он поднял голову, когда вошёл чиновник заставы, и быстро пробежался глазами по описи. Затем его взгляд остановился на моей «грамоте», аккуратно вложенной в папку. Резидент усмехнулся, жестом отпустил непальца восвояси и встал:
— Господа, — сказал он без особой любезности, но и без открытой враждебности. — Вы в британской резидентуре. Меня зовут Джордж Уоддел. Как я понял, вы перешли границу без надлежащих разрешений? Со стороны Тибета прошли, обманули пограничную стражу представив вместо пропуска грамоту на посвящение в звание рыцаря. Хитрый ход господа, но вы же не думали, что ваш обман не раскроется? А я всё голову ломал, кто из моих людей чудит. Волков… Подождите, вы тот самый Волков⁈
На лице резидента появилось удивленное выражение. Он пристально смотрел на меня, очевидно пытаясь найти сходство с портретными фотографиями, что печатались в газетах.
— Черт побери, это точно вы!
— Да, это я — Я спорить и отмазываться не стал — Тот самый Исидор Константинович Волков, полярник, а рядом со мной господин Фомин, фамилию которого вы тоже наверняка видели рядом с моей в газетах.
Глава 12
Резидент выслушал молча. Его пальцы постукивали по столу. Потом он встал, медленно подошёл к буфету и достал графин с янтарной жидкостью и три бокала.
— Я озадачен господа, — произнёс он, возвращаясь. — Два знаменитых полярных исследователя тайком пробрались в
