Солдат трех императоров - Виктор Сергеевич Мишин

– Где-то слева, за этой красивой равниной, течет большой ручей, можно сказать речка, – продолжал Лентовский, – там низина и персы могут пройти незаметно.

– Вас что-то беспокоит, ваше благородие? – решил спросить я, нарушая субординацию.

– Выстраиваясь здесь как на парад, командование даже не подумало проверить местность. – Ого, как зол поручик, даже зубами скрипит. – Пойдете под командой унтер-офицера Шепко, осмотритесь и назад. Нужно понять, ставить ли там заслон и сколько людей на это отрядить.

– Ваше благородие, – я приблизил голову, наклонившись вперед так, чтобы меня не слышали находящиеся рядом драгуны, – а почему вы мне-то говорите?

– Потому, Василий, – вздохнул, очень тяжело вздохнул поручик, – что наш унтер Шепко только шаг чеканить может. Не хочу, чтобы из-за его рвения чтить уставы кто-то пострадал.

– Я понял вас, – чуть улыбнувшись, ответил я.

Унтер построил нас, как и ожидалось, как на парад. Помог Лентовский, пресекший эти поползновения своей волей, объяснив Шепко, что требуется пройти скрытно, незаметно для противника.

Начали движение с отхода со своих позиций, нужно немного отъехать в тыл, опять же ради скрытности. Унтер-офицер всю дорогу брюзжал, недовольно и вызывающе.

– Где это видано, чтобы русские драгуны скрытничали, аки ночные тати? Его благородие мудрит, я пожалуюсь господину капитану, посмотрим, что он скажет тогда!

Захотелось просто дать пинка этому ревнителю уставов, да тогда совсем он меня съест, никакой Лентовский не поможет.

– Господин унтер-офицер, думаю, его благородию виднее… – осторожно проговорил я, и в мой адрес полетели проклятия.

– Ты, Кочетков, своей смертью не умрешь! Язык у тебя…

– Так никто не вечен, господин унтер-офицер, тем более на войне, от старости тут точно никто не умрет, – нагло перебил я унтер-офицера. Он аж задохнулся, не зная, что еще мне сказать.

Место у ручья было интересное. В прямой видимости всего метров двести. Дальше ручей поворачивал влево за скалу, и вот из-за нее и показалась конная ватага абреков. Как же вовремя Лентовский нас сюда направил… Кто из них кто, турки ли, персы, сейчас было не узнать, да и не интересно в общем-то. Отдам должное подготовке унтера, он мгновенно сориентировался, и нам поступил приказ.

– Ружья товсь! Целься! Стрелять слитно, как учили… Пли!

Одиннадцать выстрелов раздались как один, грохот резанул по ушам, а дым окутал пространство перед нами. Впрочем, весьма ненадолго. По команде абсолютно успокоившегося унтер-офицера мы уже спешно перезаряжали свои мушкеты. Унтер, попав в бой, словно забыл свое недовольство по отношению ко мне и отдавал команды четко, ни слова лишнего, все по делу.

Врагов было много, по меньшей мере сотня. Злые, рожи красные, горцы неслись на нас, взяв в галоп и размахивая кривыми саблями. Жуткое зрелище, если честно. Между нами меньше ста шагов, успеем дать еще залп, а потом…

– Олежка, бей в лошадей! – крикнул я другу.

Васильчиков находился слева от меня и выцеливал противника, хотя в такой ситуации вполне можно стрелять навскидку, вряд ли промахнешься. Первым залпом мы снесли всего человек шесть-семь, может, восемь, нужно было как-то уменьшить количество врагов, чтобы хоть чуть-чуть увеличить свои шансы на победу.

Выстрелили мы опять дружно, вот только как я предложил, поступили всего несколько человек. Я, Олег и, кажется, еще кто-то один из драгун стреляли в лошадей. Тяжелая свинцовая пуля, попадая в голову коня, уверенно валит его, а это в тесноте играет нам на руку. Образовавшаяся куча из десятков конных дает нам время на еще одну перезарядку. Унтер хоть и зло смотрит, но ничего не говорит ни мне лично, ни кому-либо еще, лишь командует, по привычке.

– Скорее, робятки, еще залп и встречаем их на штык. Держаться вместе, еще посмотрим, кто кого!

Третий залп давали уже нестройно, но вполне эффективно, крайние из отряда горцев валились под ноги напиравшим сзади, а мы уже примкнули штыки. В умелых руках штык предпочтительней, ибо дает возможность бить, оставаясь в недосягаемости турецких сабель. Да, теперь отчетливо видно, что именно турки к нам и пожаловали, что ж, известный враг, опасный, но мы их всегда били, почему бы и сейчас не смочь.

На меня летит здоровенный усач, размахивая своим ятаганом, но мой выпад, резкий и быстрый, заставляет его вздрогнуть. Оружие в его руках замирает, затем опускается вниз вместе с рукой, и враг валится на шею своей лошади. Слева кричит Олег, скашиваю взгляд, стараясь не упускать своих будущих противников. На Васильчикова налетели сразу двое, выхватываю левой рукой пистоль и быстро стреляю, надо же помочь товарищу. Отмечаю про себя попадание и уже сам едва успеваю уклониться от двойного удара турецких сабель. Одна из них приходится по стволу пистоля, который я машинально вскинул, стараясь защититься. Турецкий клинок противно скрежещет и застревает в стальном пистоле. Отбрасываю поврежденный ствол и, одновременно выхватив правой рукой второй, стреляю в одного из врагов. У меня в запасе еще два пистолета на себе, но я выхватываю шашку. Булат в моей руке становится ее продолжением, и первым же ударом я ломаю своего противника. Немолодой турок растерянно смотрит на происходящее, и это последнее, что он видит в своей жизни, в следующий момент темное лезвие обрушивается на его шею, и голова в феске просто улетает. Меня окропляет кровью, и это действует возбуждающе. Я что, маньяк?

На пару секунд наступает какая-то пауза, даже успеваю оглядеться. Нас уже не одиннадцать, но и врагов не очень много. Кто-то валяется, придавленный упавшей лошадью, кто-то кричит от ран, я же с ходу, пришпорив свою боевую подругу, бросаюсь в самое пекло. Навстречу мне сразу четверо горцев, но все на лошадях, а потому одновременно бить меня они не смогут, и я отрешаюсь от всего, что мешало до этого. Мои руки длиннее, подготовлен я гораздо лучше и чувствую себя крайне уверенно. Моя лошадь, Красотка, словно чувствует это и сливается со мной в этом танце, помогая мне, – и я рублю, рублю, рублю. Укол, удар, прием клинка и увод в сторону, еще удар. В какой-то момент понимаю, что вижу поле боя как-то смутно, приходит осознание, что глазам что-то мешает. Провожу рукавом по лицу и даже чувствую, насколько тот сырой и липкий, кровь, я просто насквозь в крови, она везде, во рту, в глазах, я вижу ее и ощущаю всем телом. Мысли приводят к частичному отрезвлению, вновь окидываю взглядом округу. Враги ко мне явно боятся приближаться, а мои товарищи, напротив, стараются встать так, чтобы им было легче. Выделяю для себя новую цель, это явно офицер, никто другой так выглядеть не может, и это