Княжна Разумовская. Спасти Императора - Виктория Богачева

— У меня приказ арестовать вас.

— Что?! — воскликнули мы одновременно с графом Каховским.

— Это какая-то нелепица, я запрещаю вам! — тот вышел вперед, загородив меня от офицера.

— Мы ничего не можем сделать... Приказ подписан вышестоящим начальством... — он принялся оправдываться.

— Кем?! — настойчиво потребовал граф, стиснув кулаки.

— Его сиятельством князем Хованским.

Наверное, если бы офицер сейчас сказал, что все случившееся со мной за последние три недели — чей-то дурной розыгрыш — и то я бы не удивилась так сильно.

Я просто не могла поверить тому, что услышала. Одно никак не вязалось с другим.

Как мог князь Хованский подписать приказ о моем аресте? Тот самый князь, рану которого я отчаянно зажимала лишь час назад? Кровь которого испачкала мои ладони и пропитала юбку? Который лежал на моих коленях в экипаже и сжимал мои пальцы своей ледяной рукой? Тот, которого я пыталась отговорить от дуэли? Который шутил и улыбался?..

— Князь Хованский не мог ничего подписать! — воскликнул Михаил, нервы и терпение которого уже также были на исходе. — Он без сознания лежит в комнате за моей спиной. Он был ранен, едва не погиб!

— Так я ж и не говорю, что он ровнехонько сегодня подписал. Нет, парой деньков раньше... — офицер вновь виновато развел руками и покосился на меня.

Я посмотрела на графа, который выглядел по-настоящему растерянным. Едва ли он притворялся.

— Какое основание для ареста? — сухо и по-деловому спросил он, скрестив на груди руки.

— Так это... — замялся офицер. — Участие в заговоре против Государя нашего Императора. Вместе с братцем-подельником

В какой раз за последние дни комната начала расплываться у меня перед глазами. Запрокинув голову, я нервно расхохоталась и смеялась так долго, пока на глазах не выступили слезы. Ни один из мужчин не попытался меня одернуть или заткнуть. Кажется, дамских истерик они боялись пуще огня.

А я, утирая слезы, думала, что это все какое-то безумие, и все вокруг внезапно лишились рассудка.

— Варвара Алексеевна, — граф Каховский шагнул ко мне и наклонился, понизив голос, чтобы нас не могли подслушать. — Это все недоразумение, которое быстро разрешится, как только Георгий придет в себя.

— Да, — машинально кивнула я, потому что он ждал ответа.

— Нужно уведомить законного опекуна княжны, — Михаил посмотрел на топтавшихся на месте офицеров.

— Так, где ж его сыскать... — развел руками все тот же мужчина. — Батюшку, стало быть, умыкнули... Сергея Кирилловича с вечера никто не видал... А больше-то и нет родни мужицкого полу, верно я говорю, барышня?

— Верно.

— У Варвары Алексеевны есть тетка по отцу, вдовствующая графиня Пален. Немедленно уведомьте ее. Она должна знать, что происходит с княжной!

После непродолжительных препирательств офицеры согласились, и мы впятером спустились на улицу. Неприметный черный экипаж поджидал нас — меня — прямо напротив дверей.

— Ничего не бойтесь, Варвара Алексеевна. Все это одно большое недоразумение. Мы скоро его уладим, — напоследок пообещал граф Каховский прежде, чем закрыть дверь и оставить меня наедине с двумя офицерами. Третий занял место извозчика.

— Вы уж простите, барышня, Бога ради, что так вышло... высочайшее дозволение... — когда мы отъехали, забормотал самый разговорчивый из них.

Я молча кивнула. Его бормотания не помогали, а лишь отвлекали от главного. Я пыталась понять, что мне теперь делать. Потому что надеяться было не на кого.

Мысли о князе Хованском... о его предательстве... об его подлости... я гнала прочь изо всех сил. Они лишь отвлекали, и заставляли глаза наливаться слезами, а слезы теперь для меня — непозволительная роскошь. В груди, конечно, нестерпимо болело. Сердце разрывалось от обиды и разочарования, и злости: на себя, на него! На задворках сознания звенел въедливый внутренний голос: напрасно ты ему доверилась. Напрасно, напрасно, напрасно...

По моим внутренним ощущениям, мы проехали всю Москву насквозь, когда черный экипаж, наконец, остановился. Смущавшийся офицер помог мне выйти, и я огляделась. Стояли мы возле ничем непримечательного одноэтажного здания. Совершено невзрачное, оно не бросалось в глаза и не притягивало случайные взгляды. Я бы могла пройти мимо него тысячу раз и даже не обратить внимания.

Мы зашли со стороны черного входа, обогнув угол дома и свернув в узкий переулок. А вот внутри кипела жизнь. Я не успела толком оглядеться: офицер, поддерживая меня под локоть, настойчиво подталкивал вперед, заставляя торопиться. Мы прошли по длинному коридору, мимо нескольких кабинетов с плотно закрытыми дверьми, из-за которых доносились громкие голоса, и оказались в просторной, светлой комнате.

Она приятно контрастировала с темным коридором, по которому меня провели.

Кажется, я оказалась в кабинете начальника: возле окна, в самом освещенном месте, стоял длинный стол из дуба, за ним — высокое кресло с широкое спинкой, обшитое кожей. Чернильница, перья, карандаши и канцелярский нож — все выглядело нарочито броско, нарочито богато. Отделанные золотом с инкрустированными драгоценными камнями, они буквально кричали о том, что их владелец — большой начальник.

От окна вдоль стен шли высокие, под потолок, шкафы, набитые папками и прочей бумагой. На вешалке возле двери висела офицерская шинель. По правую руку от меня стоял скромный диван красного дерева с жесткой спинкой — кажется, он предназначался для просителей.

По левую руку была дверь, которая приоткрылась как раз в тот момент, когда я бросила на нее взгляд, и в кабинет вошел довольный, лощеный мужчина лет пятидесяти. Невысокого роста, с животом, который нависал поверх ремня и натягивал синий мундир, словно барабан. Он начал лысеть, и на затылке у него виднелась проплешина. Он пытался ее скрыть и зачесывал наверх остатки волос, что смотрелось весьма комично.

Только вот ничего смешного в происходящем не было.

— Добрый день, барышня, — он улыбнулся мне, словно лучший друг, и я насторожилась еще сильнее.

— Добрый ли? — я вздернула бровь. — Что я здесь делаю?

Я не знала его имени, не знала, как к нему обратиться. Но спрашивать почему-то не хотелось. Казалось, если я задам вопрос, то покажу свою слабость.

— Ротмистр Бегичев, Петр Львович, — он заметил мое замешательство, и я поморщилась.

— Ваше благородие*, — позвал его офицер, который меня привел в кабинете. — Разрешите идти?

—