Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов
В мастерской воцарилась тишина. Степан с ужасом уставился на сломанный лист и размашисто перекрестился. Он понимал: останься этот дефект незамеченным, и наш котел разорвало бы на первом же испытании. Осколками распороло бы всех, кто оказался бы рядом.
Никакого саботажа. Наверное. Просто случайный, смертельно опасный заводской брак, который произвел на Кулибина сокрушительное впечатление. Он медленно подошел, словно к покойнику, взял в мозолистые руки обломки, всмотрелся в больной излом, потом поднял глаза на меня. Его интуиция, опыт, натруженные руки — все они пропустили смертельную угрозу.
Он ничего не сказал. Просто вернулся к верстаку. Но с этой минуты все изменилось.
Случай с бракованной медью стал тем самым изломом, который меняет структуру металла. Его ворчание никуда не делось, однако из него исчезла презрительная желчь. На смену ей пришла требовательность. Теперь перед каждым новым этапом он отрывался от работы и зычно кричал через всю мастерскую:
— А ну, счетовод, неси свою стекляшку! Гляди, нет ли тут какой дьявольской пакости!
Так я стал неотъемлемой частью процесса. Мой маленький кабинет превратился в штаб, а мастерская — в поле боя, где мы вели войну со временем и несовершенством материала. Работа набрала невиданный темп, заставив нас перейти почти на трехсменный режим. Днем мастерская содрогалась от грохота молотов, а по ночам, когда все затихало, наступало мое время — время чертежей и расчетов.
Глаза слипались, в висках стучал тяжелый молот усталости. Я пил ледяную воду из ведра, тер виски, чтобы не отключиться прямо на чертежном листе. Но стоило взять в руки циркуль, как усталость отступала, вытесненная ясностью мысли. В этом мире безупречных кривых я был дома. Я проектировал сопло, зная, что можно создать колоссальное давление, но если неправильно направить его высвобождение, вся наша титаническая работа пойдет прахом. Я вычерчивал идеальный профиль сопла Лаваля. Чтобы объяснить принцип его работы Кулибину, я выточил несколько деревянных моделей. Посыпая их мукой и продувая через меха, я наглядно показал, как из моего «хитрого» сопла мучная пыль вылетает, а плотной сфокусированной струей, а не рыхлым облаком.
— Хитро, — проворчал он, почесывая бороду. — Как у сокола, у которого ноздри для скорости сделаны. Давай свою мазню, выточу из бронзы.
Однако первая же модель, выточенная им «на глазок», провалила испытания. Струя «срывалась», била неровно — переход от узкой части к широкой старик сделал слишком резким. Мне пришлось, тыча пальцем в расчеты, доказывать ему, что здесь важна не интуиция, а математически точная плавная кривая. Он долго матерился, проклиная «немецкие фокусы», но в итоге переделал.
Следующим барьером стала пайка швов. Обычный оловянный припой «плыл» и горел под жаром горелки.
— Тут серебром паять надобно, — вынес вердикт Кулибин. — Припой тугоплавкий нужен, серебряный.
Неужели я не смогу сварить какой-то примитивный припой?
На глазах у изумленного старика и Степана я развел в плавильне огонь и начал свое колдовство, смешивая серебряный лом с медью и цинком. Первая плавка пошла насмарку — сплав получился зернистым и хрупким, слишком много цинка.
— Ну что, алхимик, доколдовался? — не упустил случая съязвить Кулибин.
Я вылил брак в изложницу, пересчитал пропорции, увеличив долю меди для пластичности, и вторая плавка дала идеальный результат — прочный, текучий, как ртуть, серебряный сплав.
Криво поглядывая на свой чертеж восьмиметровой стеклянной трубки и понимал, что это глупость какая-то. Мы потратим неделю только на то, чтобы ее изготовить, рискуя разбить при первом же неосторожном движении. Ртутный манометр не подойдет. Нужно было что-то компактное, надежное и понятное даже Кулибину. Нужен был механический манометр.
Я подошел к верстаку, где лежали обрезки металла. В голове уже складывалась простая, как все гениальное, конструкция. Взял короткий, толстостенный бронзовый цилиндр, оставшийся от каких-то экспериментов. Идеально. Это будет корпус. Внутреннюю поверхность я несколько часов притирал с помощью свинцового конуса и самой мелкой абразивной пасты, пока она не стала гладкой, как зеркало.
Затем — поршень. Я выточил его из той же бронзы, с минимальным зазором. Нарезал на нем несколько тонких канавок — они должны были задерживать воду, создавая гидравлический затвор, чтобы ничего не травило под давлением.
— Что за игрушку мастеришь, счетовод? — проворчал Кулибин, наблюдая за моей возней.
— Прибор, Иван Петрович. Чтобы наш котел нам головы не снес, — ответил я, не отрываясь от работы.
Самой сложной деталью была пружина. От нее зависело все. Мне нужна была мощная, упругая сталь, которая бы сжималась равномерно и не «уставала». Я взял кусок лучшей шведской пружинной стали, которую берег для особых случаев. Сам отковал, сам закалил, несколько раз отпуская в масле, пока не добился нужной упругости.
— Вот весы, — объяснил я Кулибину, собирая механизм. — Снизу, через эту трубку, будет давить вода из котла, толкая поршень вверх. А сверху на поршень будет давить вот эта пружина. Чем сильнее давление — тем выше поднимется поршень.
— И как ты собрался на это смотреть? — хмыкнул старик. — Каждый раз линейкой мерить?
— А вот для этого — фокус.
Я показал ему последнюю деталь. Тонкая стальная пластинка, на которой я с ювелирной точностью нарезал мелкие зубцы. Зубчатая рейка. Я прикрепил ее к верхушке поршня. Рядом, на оси, я установил крошечную латунную шестеренку, соединенную со стрелкой.
— Когда поршень пойдет вверх, — сказал я, двигая рейку пальцем, — он повернет эту шестеренку. А шестеренка — стрелку.
Перед нами, на деревянном основании, стоял готовый прибор. Оставалось только его откалибровать. Мы приспособили для этого простой рычаг и безмен. Давя на поршень с известным усилием, я наносил на циферблат риски: одна атмосфера, две, пять…
Кулибин долго молчал, глядя на то, как простая механика превращается в точный измерительный инструмент.
— Хитро, — пробормотал он наконец. — Почти как часы. Только наоборот. Ладно, счетовод. Убедил.
И вот он, момент истины. Огромный, пузатый котел, спаянный блестящими серебряными швами, стоял посреди двора, похожий на древнего идола. Перед началом испытаний Кулибин отвел меня в сторону.
— Ты вот что, парень, слушай сюда. Я в Туле раз видал, как паровую машину рвануло. От литейщика, что рядом стоял, только сапоги с ногами и нашли. Так
