Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

Подойдя к стойке регистрации, я спросил:

— Проверьте, пожалуйста, остановился ли у вас мистер Виталий Грачев?

Клерк в золоченом пенсне, с ловкостью фокусника перебрав картотеку, отрицательно покачал головой.

— Сожалею, сэр. В списках гостей такой джентльмен не числится.

Ну что же, пойдем длинным путем. Пришлось занять одну из телефонных будок с красного дерева и набрать номер чикагского отделения «Амторга».

— Где наш «автомобилист»? — спросил я дежурного инженера, едва тот снял трубку.

— Леонид Ильич? С прибытием! — обрадовался голос на том конце. — Да, Виталий Грачев к нам приходил. Все уши прожужжал своими «полноприводными грузовиками». Он поселился через дорогу от вас. Отель «Конгресс Плаза». Там подешевле. Аль Капоне там штаб держал. Записывайте номер телефона коммутатора…

Я нажал на рычаг, сбрасывая линию, и тут же набрал «Конгресс».

— Отель «Конгресс Плаза», доброе утро.

— Соедините меня с мистером Грачевым.

В трубке щелкнуло, повисла пауза, заполненная электрическим треском, а затем телефонистка вернулась на линию.

— Мистер Грачев не отвечает, сэр. Ключ на стойке. Вероятно, он вышел в город.

Неудивительно. Грачев не из тех, кто сидит в номере, когда вокруг кипит столица машиностроения. Наверняка уже изучает местные гаражи или приценивается к инструментам в скобяных лавках.

— Передайте ему записку, — попросил я. — Это мистер Брежнев. Я остановился в «Стивенсе», прямо напротив вас. Номер двенадцать-ноль-пять. Пусть позвонит или заходит, как только появится. Это срочно.

— Будет сделано, сэр.

Вернувшись в номер, я завалился на кровать и начал размышлять, планируя дальнейшие действия. Предстоящая работа со «Студебеккер» была важна, но в голове я держал главную цель — Калифорнию. По завершении дел в Чикаго мне надо было дождаться Яковлева и Микояна, а затем ехать с ними на самолетостроительные предприятия Дугласа. Чтобы эта важная поездка состоялась, готовить ее надо было прямо сейчас. Мистер Дуглас, конечно, дал предварительное согласие, но нужны же конкретные договоренности: что, где, когда….

И, поразмыслив, я направился в чикагское отделение «Амторга».

Взяв такси, вскоре я уже сидел в прокуренном кабинете представителя «Амторга» и продиктовал текст срочной телеграммы Санта-Монику, на имя Дональда Дугласа. Текст был составлен согласно всем правилам игры с крупным капиталом в эпоху кризиса: минимум вежливости, максимум амбиций и намек на бездонный кошелек.

«Уполномоченный Советского правительства по закупкам авиатехники прибыл в Чикаго. Имею разрешение на приобретение полной лицензии на самолет DC-2 и закупку партий готовой техники. Готовы обсудить создание совместного производства. Финансирование в золоте гарантировано».

Представитель «Амторга» с сомнением посмотрел на листок.

— Не слишком ли… нагло, Леонид Ильич? Дуглас — птица в высоком полете, к нему можно получить месяц за результат.

— Отправляйте, — жестко сказал я. — Сейчас тридцать четвертый год. У авиапромышленников товар штучный, а клиентов со средствами — кот наплакал. Дуглас — не просто конструктор, он занимается бизнесом. Как только почувствует запах крови золота — немедленно примчится сам. Вот увидите!

Выйдя из представительства, я решил пройтись пешком. До «Стивенса» было не больше мили, а вечер, несмотря на сильный ветер с Великих Озер, выдался теплым. Захотелось пройтись, проветрить голову.

Чикаго накрывали сумерки. Небо на западе натуральным образом полыхало. Закат над крышами небоскребов был непривычного, свернувшейся венозной крови, с примесью ржавчины цвета, будто где-то за горизонтом передержали металл в гигантском мартене.

Не торопясь, я вышел на Лейк-Шор-драйв — широчайшую набережную, отделявшую каменные джунгли от черной бездны озера Мичиган. Справа плескалась темная, тяжелая вода, гул которой перекрывал даже шум моторов. Слева, на многие мили, выстроилась стена небоскребов.

Их окна, обращенные к озеру, сияли, смешиваясь со звездами, которых сквозь городскую дымку почти не было видно. По фасадам бесновалась электрическая реклама. Здесь, как и в Нью-Йорке, электричество было выдрессировано идеально: оно плясало, подмигивало и настойчиво требовало: «Пей Кока-Колу!», «Кури Кэмел!», «Вкладывай в сталь!». Огромный, в пять этажей, неоновый младенец, счастливо улыбаясь, опрокидывал в себя стакан апельсинового сока, гас и через секунду снова наливался светом, требуя добавки.

Ровный городской шум разрезал детский звонкий крик. Из-за угла выскочил мальчишка-газетчик, размахивающий пачкой вечерних выпусков. Его голос эхом отскакивал от кирпичных стен:

— Экстра! Экстра! Налет на банк в Цицеро! Банда Диллинджера снова в деле! Гангстер «Багси» застрелил двух полицейских! Читайте подробности! Кровавая бойня на вокзале!

Паренек пробежал мимо меня, сверкая полными недетского азарта глазами. Нда… Сложный город — Чикаго. Здесь смерть и грабеж были просто товаром, горячим пирожком, который нужно продать до того, как высохнет краска.

Через пару минут окончательно стемнело. По асфальту, залитому бриллиантовым светом тысяч фар, в несколько рядов с хищным шуршанием катились автомобили. Казалось, это бесконечный праздник жизни, где нет места кризису, депрессии и очередям за супом.

Громада отеля «Стивенс», увенчанная белой электрической короной, маячила впереди, но до нее было еще добрых полмили. Но на улице посвежело, ветер с озера пробирал до костей, и я, повинуясь инстинкту пешехода, решил срезать угол. Логика подсказывала, что диагональ через квартал сэкономит мне минут десять и позволит укрыться от озерного сквозняка.

И, недолго думая, свернул с сияющей набережной в первый же перпендикулярный переулок. И сразу пожалел об этом.

Эффект был такой, будто я, засмотревшись на декорации парадного подъезда, рухнул в яму с помоями. Смена реальности произошла мгновенно, в один шаг. Гладкий асфальт под подошвами исчез, уступив место выбитому, скользкому от мазута булыжнику. Свет реклам погас, и меня обступили мрачные кирпичные коробки с черными, нежилыми провалами окон. Фасады домов были опутаны ржавой, похожей на варикозные вены паутиной пожарных лестниц, на которых сушилось какое-то серое тряпье.

Над головой сомкнулись бесконечные ржавые фермы эстакад надземки. Небо исчезло. В тот же миг наверху с грохотом, от которого задрожали зубы, пронесся состав. Ущелье наполнилось скрежетом металла о металл, и сверху, сквозь щели в шпалах, посыпалась черная угольная пыль. Но хуже всего был запах. В нос ударил густой, тошнотворный «аромат»: смесь гниющих отбросов, угольной гари и тяжелого, сладковатого духа — запах свежей крови и паленой щетины с далеких боен. Вдоль стен, в густой тени, угадывались чьи-то фигуры, и не сказал бы, что они выглядели дружелюбно. Я резко затормозил, чувствуя, как рука сама собой тянется к внутреннему карману, где, между прочим, лежали деньги, доверенные мне Партией в лице Анастас Иваныча.

«Стоп, — скомандовал я сам себе. — Куда же вы, Леонид Ильич, претесь?»

Картинка в