ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов

юноши: *«Дыши. Просто дыши, держись, не уходи»*. Он смотрел на бледное, восковое лицо Ратибора, на его запавшие веки, и впервые за всё время своего пребывания в этом суровом IX веке почувствовал себя абсолютно, окончательно бессильным. Он мог придумать, как побеждать целые армии, как строить машины, менять уклады жизни. Но он не мог остановить тихую, неспешную смерть, что уже подкралась к его порогу и терпеливо ждала своего часа в углу дымной гридницы.

*** **** ***

Игорь не услышал скрипа двери. Он сидел на грубо сколоченной табуретке, уставившись в почерневшие угли очага, его спина оставалась прямой по привычке, но каждое движение давалось с огромным усилием. В ушах продолжал звучать тот самый хриплый, прерывистый звук — дыхание Ратибора, ставшее саундтреком его личного кошмара, длившегося уже вторые сутки.

Внезапно свет лучины дрогнул — высокая тень перекрыла его. Игорь медленно поднял голову. В проеме двери стоял Рёрик. Он не спросил о состоянии раненого. Не произнес ритуальных слов утешения. Его лицо, освещенное неровным светом, казалось еще более изможденным, чем обычно. Но глаза — те самые холодные, проницательные глаза — горели знакомым неумолимым огнем.

— Гнездо стоит благодаря тебе, — начал Рёрик без предисловий. Его голос звучал низко и ровно, без эмоциональных колебаний. — Ты не просто отбил атаку. Ты сломал хребет карательной экспедиции, посланной стереть нас с лица земли. Такого не случалось в памяти живых.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание Игоря, затуманенное болью и бессонницей.

— Одни шепчутся о колдовстве. Другие видят в тебе посланника новых богов. — Рёрик слегка покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее иронию. — Я же вижу нечто иное. Я вижу строителя.

Конунг сделал шаг вперед, и его тень накрыла Игоря целиком.

— Сила Хергрира — в его секире и ярости. Моя сила — в воле, что скрепляет разнородные племена. А твоя сила… — Рёрик поднес палец к своему виску, — …здесь. В знании, которого нет у других. В умении видеть то, что скрыто от остальных. И строить то, что другим не под силу.

Игорь молчал, не отрывая взгляда от конунга. Он видел не благодарного правителя, восхищенного спасителем. Перед ним стоял трезвый стратег, оценивающий самый ценный актив, который когда-либо появлялся в его владениях.

— Я предлагаю тебе не просто место за своим столом, — продолжил Рёрик, и его голос приобрел стальные нотки. — Не очередной титул советника. Я предлагаю тебе стать моей правой рукой. *Соправителем*.

Это слово повисло в спертом воздухе землянки, тяжелое и необратимое, как приговор.

— Забудь об одних лишь стенах, — сказал Рёрик, и в его глазах вспыхнуло то самое пламя, что, должно быть, горело в глазах всех великих объединителей земли. — Строй не просто укрепления. Строй дороги, по которым пойдут наши купцы с товарами из далеких земель. Строй верфи, с которых наши ладьи отправятся покорять новые речные пути. Строй законы, что заменят кровавые усобицы. Строй *державу*. Ту, что переживет нас обоих и наших внуков.

Игорь слушал, и сквозь пелену усталости и отчаяния до него доходил весь невероятный масштаб предложения. Ему, инженеру-нефтянику, цинику и убежденному одиночке, предлагали реальную власть над тысячами человеческих судеб. Возможность не просто выживать в этом жестоком мире, а лепить историю по своему собственному чертежу. Создать не очередную империю страха, как у хазар, а нечто совершенно иное. Нечто прочное, разумное, основанное на знании и порядке, а не на одной лишь грубой силе.

Он внимательно посмотрел на бледное, иссеченное морщинами лицо Рёрика, на тонкие, плотно сжатые губы. Это не была лесть или порыв благодарности. Это был холодный, почти гениальный расчет человека, который видел в нем не личность, а функцию. Самый эффективный инструмент для достижения Великой Цели.

Игорь все понимал. Принять предложение — означало взвалить на свои плечи ношу, по сравнению с которой даже командование обороной Гнезда казалось детской игрой. Отказаться… Отказаться было невозможно. Рёрик не оставлял ему выбора. Он оказался слишком ценным активом. И слишком опасным в качестве вольного стрелка.

Он перевел взгляд на неподвижную фигуру Ратибора, на грубую повязку на его груди, под которой скрывалась страшная рана. Он вспомнил поле, усеянное телами после битвы. Вспомнил молодого кузнеца, сжимавшего в окоченевшей руке свой рабочий молот.

*Строй державу.*

Цена такого грандиозного строительства была ему теперь ясна как никогда. Каждый кирпич в фундаменте этого будущего государства будет полит кровью. И первой кровью на его руках стала кровь его ученика.

*** *** ***

Рёрик ушёл, оставив за собой тяжёлую, звенящую тишину, нарушаемую лишь хрипами Ратибора. Слова конунга висели в воздухе, как дым после выстрела. *Соправитель. Держава.*

Игорь остался один в полумраке землянки. Он подошёл к закопчённому окошку, упираясь ладонями в холодные, шершавые брёвна стены, и смотрел в предрассветную тьму, где уже угадывались первые признаки утра. В его голове, уставшей и измотанной бессонницей, сталкивались противоречивые образы, как два войска на поле брани.

Он видел Россию. Не абстрактную страну из учебников, а ту, что жила в его памяти и крови — могучую, великую, прошедшую сквозь горнило монгольского ига, сквозь тиранию Ивана Грозного, сквозь бесконечные войны и революции. Он видел реки крови, пролитые за это величие. Видел искалеченные судьбы, сломанные воли, горы костей, на которых веками возводилась империя.

*«Я могу попытаться «выпрямить» эту историю, — пронеслась в нём мысль, отчаянная и дерзкая. — Сделать её менее кровавой. Заложить здесь, в самом начале, основы не деспотии, а чего-то… иного. Государства, где закон будет выше воли князя. Где знание будет служить жизни, а не смерти. Где такие, как Ратибор, будут учиться в школах, а не умирать на стенах с молотом в руках».*

И тут же, как ядовитый двойник, возникла другая мысль, холодная и соблазнительная. *«А могу использовать всё это для себя. Рёрик стареет. С его железной волей и моим знанием… мы сможем подчинить все племена от моря до моря. А потом… Потом он станет не нужен. Я смогу стать новым князем. Богом-императором этого примитивного мира. Диктовать свою волю. Жить в роскоши, которую сам и создам. Разве не за этим люди всегда борются? За власть? За возможность ни от кого не зависеть?»*

Сжав кулаки до боли, чувствовал, как его соблазняет эта тёмная, легкая тропа. Это было бы так просто. Использовать суеверный страх перед его «чудесами», грубую силу варягов Рёрика, свою инженерную мысль не для созидания, а для завоевания. Стать тираном. Жестоким, но невероятно эффективным. Пирамида власти выстраивалась в его сознании сама собой — простая, понятная,