Целитель. Назад в СССР - Михаил Васильевич Шелест

— Не стану критиковать твои предположения. Зерно здравого смысла присутствует, но в те времена логика была несколько иной. Могло бы быть и так. Тем более, что Михаила, фактически, британцы избирали, а не Минин с Пожарским. Те могли кого хочешь выбрать.

— Про это не слышал, но предполагал, — проговорил я.

— Так и зачем ты про прошлое заговорил? — спросил. — Захотелось примерить шапку Мономаха?

— Да, не дай Бог! Хотя… Если только посмотреть, что там твориться? Скучно что-то мне.

— Хм! Скучно ему! Смотри, у Фёдора было пять жён. Будет не до скуки. Справишься?

— Как это пять жён? Зачем пять? Почему пять? — совсем потерялся я, тут же представляя свальный грех, который, я читал, был распространён среди русских христиан в деревнях перед бракосочетанием на так называемых «девичнике» и «мальчишнике». Причём, «спали» именно что «вповалку». И это ещё в девятнадцатом веке. А что творилось в шестнадцатом?

— «Первый» проштудировал всю каноническую и апокрифическую христианскую литературу и запрета многожёнству не нашёл. Он и шёл в прошлое, чтобы, кхм, отбить у Ивана Васильевича его вторую жену Марию Темрюковну.

— А как же? Ты говоришь, на время царём стал… А ведь князь Темрюк-то на долгое его царствование рассчитывал, когда дочек отдавал? Не оскорбиться?

— У Темрюка много жён и много дочерей. Да и выходили они ещё в шестьдесятпервом за него, когда Фёдор только соправителем Ивана Васильевича был. Потом-то, хе, брак на пятерых расторгнут. И в тридцать с лишком лет оженят его на матери будущего царя Романова. Не понесёт ни одна из Темрюковых дочерей. Бесплодны они все поголовно. Кстати, царь тоже женится на одной из дочерей Темрюка и та родит ему сына, но странным образом умрёт через год после родов вместе с сыном.

— Не-е-е… Не хочу я в прошлое. Там потом смутное время… Голод, мор, жадные и хитрожопые князья и бояре, церковный раскол… Не интересно.

— Зато не скучно, — хмыкнул Флибер.

— Это — да-а-а… Со скуки не помрёшь. Отравят скорее…

— Ну… Со мной это вряд ли получится. А «первый» рисковал сильно.

— Что так?

— Он попросил отключить ему память о том, кто он и откуда. Знания оставить, а всё остальное отключить. И «включить» через десять лет. Ха-ха… Я включил, он и бросил всё сразу, ха-ха… «Нахрен, — сказал он, — мне эти 'галеры»! А у него там даже космический челнок был. Но он всё бросил и вернулся в свой мир.

— Челнок? Откуда у вас был челнок?

— Как это откуда? Мы же его репарациями получили.

— Так это мой челнок⁈ — удивился я. — А когда же он «летал» в прошлое?

— Да вот, кхм, в том предыдущем мире и «летал». Когда ему сильно скучно стало, а потом вернулся и сразу куда-то, кхм, «испарился», оставив «второго» сам на сам.

— Интере-е-е-сно, — задумчиво «проговорил» я, но тут же опомнился.

Путешествие в прошлое, это ведь то же самое, что в чужое будущее. Там много чего интересного, но оно не имеет отношение к моей жизни, а «строить» чужую, мне совсем не хотелось. Тем более не хотелось, хоть что-то в этом прошлом менять.

— Не-е-е… Не хочу я жить чужой жизнью, — проговорил я. — И менять ничего не хочу.

— Ну, во-первых, так далеко в прошлом чего поменять, чтобы оно повлияло на будущее, и не получится. Тем более — это период времени, который будто специально стёрт стирательной резинкой. Вымараны многие места. Поэтому и выбрал «ваш 'первый» этот период. Дальше уже сложнее было бы сохранить настоящее будущее. А во-вторых, можно ведь и в своём теле переместиться. Вернее, создать здесь бота и его переместить. Это же твоё прошлое! Ты даже можешь сделать из него параллельную версию.

— Не-не-не… Не хочу плодить сущности. Я бы и те миры позакрывал, да «второго» обламывать не хочется. Живёт же человек… К чему-то стремиться…

Я вздохнул.

— Что, сильно тяжко? — спросил Флибер.

— Да, не то слово! — со вздохом ответил я. — Вроде, как я сам переживаю жизнь заново.

— Так, оставь за себя матрицу, а сам поживи другой жизнью. Оно трезвит. «Первый» же не один раз нырял в прошлое. Думаешь он вынес бы непрерывный круговорот одних и тех же событий и лиц? Он бы на десятом перерождении свихнулся. Только он всегда выбирал второй вариант. То есть, с ботом. Он это компьютерной игрой называл. Особенно помахать мечом или сабелькой любил. Мастер был и из лука пострелять. На складе в его мире даже его амуниция храниться.

— Хм. Почему не знаю про амуницию? — напрягся я. — Не ничего в памяти про его путешествия.

— Это его «закрома», как он любил говорить. Нет его сейчас, а то бы так и не раскрыл… Кхм… Если бы ты не спросил, да… Спросил бы — сказал.

— Интересно девки пляшут, — подумал я.

Компьютерные игры я успел полюбить. Хоть и простенькие они были в этом мире. Но я же «летал» и в другие миры… И даже компьютеризировал свою бухгалтерию. Да и чужая память «помнила» игры. А может это были и не игры?

— Надо поду-у-мать… Мать-мать-мать-мать… Какой прекрасный день, сказал джигит в русских горах. Мать-мать-мать-мать, — ответило эхо привычно.

Вспомнил я какой-то анекдот[15].

— Про опричнину понять бы хотелось. Да-а-а… Толком ведь никто не понимает, что и зачем творил Иван Грозный. А с другой стороны… Я, что, историк какой? Зачем оно мне? Монограмму издать? Так, кто поверит? Документы где? Источники, так сказать… Зарыть клад, а потом найти. Рукописи… Или библиотеку Ивана Грозного… Да-а-а… Был бы я шутником, можно было бы столько фальшивок налепить. С моим умением рисовать и писать… Хм! Но я не шутник и не получаю удовольствия от вранья. Хм! Хоть и не без греха. Приврать всё-таки мастак. Присочинить, ага.

— О-о-о… А может книжки начать писать? Сидишь себе в тереме, глядишь на улицу, смотришь на то, что происходит, и пишешь. Или не в тереме. Пристроиться бы дьяком. Хм! Посольского приказа, хм! Феофан!

— Слушай! — обратился я к Флиберу. — А ведь мы можем в Фёдора, э-э-э, Филарета одну из матриц посадить.

— Зачем тебе это? — удивился Флибер.

— Как,