Помещик 3 - Михаил Шерр
Василий попросил меня не спешить с возвращением домой и дождаться решения судьбы доверившихся нам горцев.
Он был уверен, что генерал Головин воспользуется своими чрезвычайными полномочиями и решит все вопросы сам, а не будет дожидаться Высочайших повелений. Это ни в коей мере не значило, что наш царь-батюшка передал всю власть на местах своим боярам. Нет, последнее и решающее слово, конечно, за ним.
Но Командующий Отдельным Кавказским корпусом и главноуправляющий гражданской частью и пограничных дел в Грузии, Армении и Кавказской области имеет большие полномочия и очень многие вопросы может решить сам.
За неделю в Екатериноградской успела появиться целая кучка «жучков», готовых в любой момент кредитовать меня в случае необходимости, но необходимости в их услугах не было.
Я еще во Владикавказе написал письма домой и Лизе в Ярославль. Анне я, конечно, доложил, что жив-здоров, наши казаки не понесли никаких потерь, а Василия с товарищами спасли.
Лизе еще раз предложил переехать к нам, написал, что она будет жить в Торопово и что Василий жив.
Так что задержка была не смертельна. Почтовый начальник, получивший в свои дражайшие руки мою корреспонденцию, заверил меня, что она пойдет чуть не по фельдъегерским порядком. Поэтому вынужденная задержка меня не угнетала, надо так надо.
Вечером седьмого дня из Ставрополя примчался знакомый жандармский подполковник.
Василий уже спал, он чувствовал себя достаточно скверно после всей этой эпопеи и спал иногда часов по четырнадцать, ложась в шесть часов вечера.
Жандарм откровенно этому обрадовался, вручил толстенный пакет мне и не успел я открыть рот, чтобы потребовать объяснения, как он развернулся и был таков.
От подобной наглости или разгильдяйства я остолбенел и ничего ему не сказал. Это, конечно, форменный беспредел!
Ежу понятно, что в пакете не амурная переписка, а какие-то серьезные документы, и адресат — поручик Нестеров, а уж никак не его брат.
Вскрывать такой толстый пакет и, наверняка, очень важный, я не стал и без всякой жалости пошел будить Василия. Мы с ним занимали, наверное, лучшее жилье в Екатериноградской, и у нас были отдельные комнаты.
Спал Василий очень чутко, хотя он сам сказал мне, что раньше за ним такого достоинства не замечалось. Но месяцы, проведенные в плену, выработали эту привычку.
Поэтому ни трясти его за плечо, или щекотать, например, голую пятку, мне не пришлось. Я просто от порога тихо позвал:
— Вася!
Он тут же открыл глаза и рывком сел в постели, привычно запустив руку под подушку за пистолетом. Поэтому я быстро сказал:
— Пакет из Ставрополя.
— Давай.
Он быстро прочитал содержимое пакета, вернее, большую часть вложенных в него документов.
— Вот видишь, Саша, как полезно иногда нашего Государя и его генералов мордой об стол водить. А эта наглая жандармская сука будет наказана. Обязательно доложу. Ты мне брат и я тебе естественно доверяю. НО порядок есть порядок. Немцы чем сильны? — Василий задал вопрос и тут же ответил сам. — Порядком они сильны, порядком Саша. А тут офицер, да не просто офицер, а жандарм, которому поручено смотреть именно за порядком, допускает такое.
Выражение «мордой об стол» он услышал от меня несколько дней назад, и оно ему очень понравилось. А против наказания наглеца жандарма я не против, только за.
Василий начал доставать из пакета документы и перечислять:
— Смотри, Саша. Я в отставку, сербы твои тоже. Господа офицеры, если выявят желание. Всем выплатят по два жалования за время плена и пожизненная пенсия в размере тысячи серебряных рублей. Нижние чины — в отставку и право селиться по своему желанию, дети их будут свободными людьми и не обязаны будут в обязательном порядке тянуть эту ненавистную рекрутскую лямку. Они сами и их бабы, у кого уже есть, тоже свободные люди. Им даже пожалуют с барского плеча денег на то, чтобы обосноваться где-нибудь, в размере моего офицерского жалования. А это, брат ты мой, тысяча рублей.
Последним Василий достал целую пачку и принялся ее изучать. Делал он это долго, мне показалось — целую вечность.
— А теперь, наверное, самое интересное. Наши друзья-горцы получают право заселить пустующие земли в долине Теберды. И им велено относиться к её природе бережно, потому что там будет вскорости основан курорт для больных туберкулезом. Все мужчины получат амнистию и охранные грамоты, не важно, какого кто возраста и воевал ли с нами. Сам понимаешь, это означает, что их женщины тоже. Они без своих джигитов никуда. И деньги им выдадут, чтобы обосновались на новом месте и завели хозяйство. Так что, Саша, твои капиталы Государь-батюшка побережет. А теперь угадай, кому предоставлено исключительное право строить курорты в Теберде?
Я слушал Василия и не верил своим ушам, и у меня были ощущения, что попал в какую-то сказку. Скорее всего, это какой-то розыгрыш или глупая шутка, не знаю, правда, кого.
«Сегодня пакет, а завтра, извините, мы пошутили» или вообще: «Пожалуйте в кандалы и в Сибирь-матушку».
У меня, наверное, всё это было написано на лице, и Василий, криво ухмыльнувшись, сказал:
— Не сцы, Сашка. Это не шутка, и ничего это не заберут назад. Прежде чем с генералом разговаривать, я спросил его о полномочиях, и он показал мне вот это все, без текста, — Василий потряс ворохом полученных бумаг, — с подписью Государя. Помнишь, Осман сказал, что нас должны были купить уже не люди Солимана, а англичане? Так вот, я точно не знал, но предположения были. И то, что я держу в руках всё это, подтверждает мои слова.
— А ты мне можешь рассказать, в чем дело?
— Нет, не могу, — жесткость в голосе Василия была такой, что мне просто её не с кем сравнивать. — Когда генерал Чернов вернется, тогда и узнаешь.
— Вот на все сто был уверен, что это всё взаимосвязано. Но раз ты многое знаешь, притом мне неведомое, объясни: как они просчитали, что я спасу Софью Павловну от медведя?
— Не знаю, Сашка. Для самого загадка. Возможно, что твоя история с управляющим была полной неожиданностью для этих кукловодов, и пошли экспромты. А тут еще и медведь подвернулся. Ты бы, если знал, то не дамку на руки подхватывал бы, с ней уже тогда ничего не случилось бы, а лес приказал бы обыскать. Уверен, что не стрелков бы нашел, они сразу же смылись, а
