Имперский вор. Том 2 - Дмитрий Ра
Правда, понимание всего этого не помешало мне принять сегодняшнее предложение Котова. А именно – заключить пари на турнир. На сорок тысяч.
А потом позвонить Таш и перевести десятку Токсину. Чтобы Таш сделала на меня ставку. Она заявила, что теперь я просто обязан выиграть. Потому что она в меня верит и поставила на мой выигрыш и свои деньги тоже.
– Пойдёшь со мной в столовую? – зову Крайта. – Я голоден. Потом поедем кормить тебя.
Кошак тут же бросает своё занятие и спрыгивает с дивана, выражая полную готовность следовать за мной куда угодно.
Кстати, кормить его, как оказалось, – целая проблема. Питаться человеческой едой Крайт отказывается, а в центре столицы не так-то много змей. Приходится каждый день мотаться в дикий лесопарк на окраине и ждать, пока он набьёт свой желудок. Который у него, кажется, безразмерный.
Зато там я нашёл заброшенную спортплощадку, на которой и качаюсь всё то время, что кошак мышкует. Или змеюет? Хрен его поймёт.
Тихо жужжит выезжающий из стола экран.
– Никита Каменский, вас желает посетить ваш личный наставник, – сообщает приятный женский голос.
И тут же раздаётся стук в дверь.
Ага, вот оно и случилось.
Честно сказать, в роли своего наставника я хотел бы видеть, например, майора Зверевича. Он человек явно опытный, знающий и адекватный. Ну… если не считать шоу с лабиринтом. Но там были причины.
Однако руководство Императорского училища явно решило не нагружать Зверевича – куратора первокурсников – ещё и наставничеством.
Потому что, распахнув дверь, я вижу…
…своего опекуна.
Графа Хатурова собственной персоной.
* * *
Хатуров в военной форме. И на рукаве у него – шеврон Императорского училища: золотой грифон на красном фоне.
Вспоминаю, что он преподаёт боёвку в военном училище… Значит, именно в Императорском?
Насколько же безразличен был ко всему Никита Каменский, что не знал о своём опекуне даже вот это?
Понимаю, что стою с развёрнутыми плечами, руки по швам: уже вбитая в лагере привычка: передо мной старший по званию. Здороваюсь:
– Доброго дня, Александр Васильевич.
– И тебе того же, – говорит он, не переступая порога комнаты. – Идём со мной, Никита.
Не дожидаясь моей реакции, Хатуров разворачивается и едва не строевым шагом быстро уходит по коридору. Прямой как жердь. Военная кость в десятке поколений.
Вообще-то не факт, что он и есть мой наставник. Мало ли что могло от меня потребоваться опекуну…
Догоняю и уточняю:
– Александр Васильевич, мне сказали, что сейчас должен прийти мой наставник.
– Это я, – сообщает он, не останавливаясь.
А нет, факт.
В некотором недоумении запираю дверь, шикнув на ломанувшегося ко мне кошака, и иду следом.
Кабинет Хатурова в башне выглядит обжитым. И очень похож на хозяйский кабинет в поместье графа. Ничего лишнего, но такое же массивное кресло с прямой спинкой, статуэтка мерзкого монстра на столе… Помнится, Никита постоянно на неё пялился, когда ему случалось заходить в кабинет графа.
На всякий случай тоже смотрю на неё не отрываясь, пока Хатуров усаживается в своё кресло. И быстро проматываю в памяти воспоминания и эмоции Никиты Каменского по отношению к его опекуну.
Никита Хатурова побаивался. Был уверен, что граф держит его взаперти из-за того, что хочет прибрать к рукам родовой источник Каменских. Других причин Никита не видел и не искал. Несколько раз Хатуров пытался завести разговор о его будущем, но в ответ получал упорное «Мне всё равно, Александр Васильевич». В итоге Хатуров и принял решение запихать пацана в военное училище, где преподавал сам. Чтобы был под присмотром, как я теперь понимаю. Отсюда, надо думать, и наставничество.
– Присядь, – не предлагает, а приказывает граф. Смотрит пристально и задаёт довольно странный для него вопрос: – Как ты?
Усаживаюсь на стул, продолжая пялиться на статуэтку. Больше всего она похожа на слона с десятком щупалец вместо ног.
– Всё в порядке, Александр Васильевич.
– Я виделся с твоим камердинером. Он утверждал, что ты попал в разлом. Как ты оттуда выбрался?
К этому вопросу я давно готов.
Пожимаю плечами:
– Практически так же, как попал в него. Спиной вперёд, отпрыгивая от монстра – и вывалился из разлома. Повезло – монстр не успел. Без понятия, почему разлом открылся и сразу за мной закрылся. Вокруг был лес. Я не представлял, куда идти, трое суток блуждал, потом выбрался на трассу. Оказалось, что я в Подмосковье. Добрался до Москвы автостопом.
И попробуй докажи, что я вру.
Граф смотрит на меня так тяжело, что будь на моём месте настоящий Никита – потом бы от страха покрылся. И покрывался ведь в своё время!
Память – моя собственная – мигом подкидывает каменную морду наставника из военки моего мира. Вот тот точно так зырил на провинившихся. Хотелось немедленно залепетать, что, мол, не виноват, не делал, больше никогда не буду… И лепетали. У некоторых даже мочевой пузырь не выдерживал. Только было это едва не четыреста лет назад. Потому я прекращаю разглядывать фарфорового монстра и спокойно выдерживаю взгляд Хатурова.
– Сколько ты пробыл в разломе?
– Да всего ничего. Тот монстр сразу на меня и кинулся.
– Соболев сказал, что ты провалился в разлом вместе с химерингом.
Киваю:
– Я про него и говорю. Такой, вроде ящера. Я смутно помню, как всё было. Видимо, химеринг меня зачаровал.
– Я рад, что ты выжил, – кивает в ответ Хатуров.
Интересно, он действительно рад? Лицо бесстрастное, тон равнодушный…
А Хатуров без перехода меняет тему:
– Ты неплохо показал себя в военном лагере. Я удивлён. Понравилась служба?
– Устал сидеть взаперти, – кидаю я сквозь зубы. Никиту Каменского больше года из хатуровского поместья не выпускали никуда. Тут любой устанет.
– Я дважды объяснял тебе необходимость этого. Ты не слушал.
– С тех пор я кое-что… пересмотрел. И готов вас выслушать, Александр Васильевич. Так почему же вы не выпускали меня из поместья? Из-за князя Назарова? Ну, того, чьи люди пытались меня похитить по дороге в лагерь.
– В том числе. Насколько мне известно, ты уже в курсе, что собой представляешь в… скажем так, в политическом плане.
То есть он уже и со старшим Львовым обо мне переговорил. Но имеет право: Хатуров мой законный опекун. Однако иметь право – не значит иметь возможность.
– Представляю собой большую ценность, поскольку я – сирота из рода с тёмным эфиром, – любезно подсказываю ему.
Оп-па! Каменная морда моего нового наставника слегка трескается, показывая подобие ухмылки.
– Верно формулируешь. И я рад, что сын моего друга наконец-то пришёл в себя и начал о чём-то задумываться. А твой отец был бы очень рад твоим успехам в училище.
– Благодарю.
– Надеюсь, ты не остановишься на достигнутом, – говорит Хатуров. – Я взял на себя труд стать твоим личным наставником, раз уж ты заслужил такую честь.
– Благодарю.
В кабинете повисает тишина. Чего он от меня ждёт?
– До твоего отъезда в лагерь будем заниматься по два часа в день, – произносит он наконец. – С завтрашнего дня.
Это неплохо. Хатуров много лет закрывал разломы – мне есть, чему у него поучиться. Жаль, что раньше он такого не предлагал. Хотя, если вспомнить, что Никита увиливал даже от спаррингов с Матвеем, ничего удивительного.
– Ещё не менее двух часов ты должен посвящать развитию своего источника, – продолжает Хатуров. – Я покажу тебе техники медитации, которые предпочитал твой отец.
– Благодарю.
Это тоже может оказаться полезным.
– Тебе известно, что они различаются в зависимости от аспекта дара?
– Да, конечно.
– В таком случае расскажи мне, какой второй дар у тебя открылся. Возможно, я смогу посоветовать что-то дельное.
По ходу, Матвей рассказал ему абсолютно всё. Но сведения о том, что у меня открылся второй дар, – это личный вывод того же Матвея. А он вполне может ошибаться.
– Никакого, – пожимаю плечами, продолжая смотреть Хатурову в глаза. – Но я сумел разобраться со своим родовым даром.
– Вот как… Покажи что-нибудь, – требует он. – На мне покажи.
Несколько секунд я раздумываю.
Если
