Дорога к фронту - Андрей Львович Ливадный

Зато внезапно содрогнулась земля и все вокруг затопила нестерпимая для взгляда вспышка.

[1] Внешний модуль нейроинтерфейса подключается через височную область. Поначалу он являлся своего рода «расширителем сознания» и широко применялся для формирования «дополненной реальности», а позже был доработан до уровня полноценного нейросетевого модуля, не требующего хирургического вживления. Контакт с нервной системой осуществляется через бионический разъем.

Глава 13

Я очнулся в абсолютном мраке.

Тела не чувствую. Но себя помню.

Еще ощущаю некий взгляд со стороны. Будто меня кто-то внимательно разглядывает, как диковинную букашку, попавшую под микроскоп.

Кто я теперь? Остаточное явление? Информационный отголосок сознания? Эхо короткой жизни?

Когда ты принял последнее решение, осознав его неизбежность, подвоха уже не ждешь. Но мироздание рассудило иначе. Я все еще мыслю, а значит — существую?

Во мраке нет движения. Нет ощущения пространства. Нет никакой сенсорики, — только мысли.

Это не назовешь жизнью. По крайней мере в человеческом понимании.

Страшно. Страшно остаться здесь навсегда.

По-прежнему чувствую чей-то холодный, пристальный, изучающий взгляд. В нем нет эмоций, лишь напряженное созерцание, словно некто совершенно чуждый, пытается понять человеческую природу. Понять навскидку.

Надеюсь, вскоре все закончится. Вымаливать секунды бытия не собираюсь. Без ощущений тела инстинкты, выработанные миллиардами лет эволюции, почему-то не рулят.

Нестерпимо хочется в небо… Туда, где все на пределе. Туда, где нет места полутонам, где ты выгораешь от напряжения, но понимаешь для чего живешь…

Моя последняя мысль медленно гаснет, растворяясь в небытие.

…

Внезапный свет резанул по глазам.

Я выгнулся, хрипя и хватая перекошенным ртом загустевший воздух.

Боженька…

Лес… Август… Фронт… Холодный металл «ТТ» в сведенных судорогой пальцах…

Скупая слеза щекотливо катится по небритой щеке.

Шумит листва. Прохладный ветерок налетает порывами. Я кое-как отдышался и сел, опираясь спиной о ствол приметной кривой сосны и осмотрелся.

Панфилова поблизости нет.

Не отпуская рукоятку «ТТ», я левой рукой ощупал нагрудный карман.

Трофейный медальон на месте. Достаю его. Искра индикации угасла. Сколько ни пытался сфокусировать взгляд, никакого намека на системные сообщения не появилось.

Временный сбой? Или устройство трансляции нейроматриц превратилось в диковинную для этого времени безделушку?

Документы на месте. Судя по отпечаткам в податливом мху, я довольно долго пролежал тут без движения. Других следов обнаружить не удалось.

Надо выбираться к своим. Мой планшет с полетной картой валяется рядом. Мышцы затекли. Тело едва слушается. Очень хочется пить.

Пошатываясь, хватаясь рукой за сучья, я кое-как смог встать на ноги. Пистолет не отпускаю. Дышу тяжело. Часто сглатываю.

Вокруг лишь обычные звуки леса. Словно и нет войны.

Солнце высоко. Сейчас приблизительно полдень, точнее определить не могу, трофейные часы встали.

Насколько далеко откатился фронт? У меня нет ответа. Нет ни малейшего представления сколько дней прошло, и какая сейчас обстановка.

До деревни метров триста. Прислушиваюсь, но оттуда не доносится никаких звуков.

Надо пойти, взглянуть. Может наши еще там?

Тревожит судьба Игната. Куда он подевался? Не мог же просто взять и уйти, бросив меня на произвол судьбы?

Осмотр деревеньки не принес ничего нового. Палатки сожжены. Трупы фашистов убраны. Наверняка наши, готовясь к обороне, прикопали их в ближайшем овражке. Антенна подорвана, но боя тут похоже не было. Получается, что лейтенант Соломатин выждал, сколько велено, а затем повел отряд на восток?

Набрав воды из колодца, я долго и жадно пил, пока не заурчало в животе. Слабость неимоверная. Сознание временами «плывет». Вряд ли в таком состоянии я смогу долго скитаться по немецким тылам. Надо выбираться к своим, но как? Звуков фронта не слышно. Возможно, он откатился километров на двадцать-тридцать?

Присев на бугорок я открыл планшет, развернул карту и нашел речушку, вдоль которой мы летели штурмовать немецкий аэродром.

А что? Шанс. Тут вообще-то недалеко. К вечеру доберусь даже в таком неважнецком состоянии. Должно получиться, если не лезть на рожон и действовать с умом.

Принятое решение придало немного сил. Вскрыв ножом банку немецких консервов, я проглотил несколько кусков тушенки. Желудок поначалу отреагировал спазмом, но потом отпустило.

Форму связиста я снял. Порванная и испачканная в крови она скорее вызовет подозрения, чем послужит маскировкой. Достал из трофейного ранца и надел свою полевую гимнастерку с кубиками младшего лейтенанта в петлицах. Морально стало комфортнее.

Сижу, вдыхая чистый лесной воздух. Прислушиваюсь к ощущениям. Резь в животе вроде бы прошла.

Чтобы не терять время попусту, почистил «ТТ», дозарядил обойму, затем решительно встал и, сориентировавшись по солнцу, пошел на запад.

В моих действиях нет авантюризма. Ну разве чуть-чуть. Я хочу как можно быстрее вернуться к своим, а для этого придется использовать все имеющиеся навыки.

* * *

К реке вышел уже в сумерках. Немецкий полевой аэродром расположен недалеко от берега, на другой стороне, и мне пришлось искать укромное место для форсирования, благо водная преграда неширокая.

Одежду, документы, планшет и оружие стараюсь не намочить. Не стал уповать на случай, соорудил небольшой плотик из сухого прибрежного тростника[1], сложил на него свои пожитки, вошел в холодную воду и поплыл.

Замерз изрядно, да и течение оказалось неожиданно сильным, но я справился.

Вдоль обрыва (пойма реки достаточно глубокая) проходит проселок. По нему только что проехал грузовик.

Я оделся, стараясь унять озноб. Еще не хватало простудиться. Слечь с температурой в моем положении — смерти подобно.

Разгоняя кровь по жилам, быстро карабкаюсь вверх по песчаному склону. На гребне залег, прислушиваюсь. Схема охраны аэродрома мне неизвестна. Шуметь нельзя. Надо некоторое время понаблюдать за окрестностями.

Выручил дуб, растущий на отшибе. Уже окончательно стемнело. Небо бездонное и звездное. Луна притаилась среди слоистых облаков, светит скупо. Я вскарабкался на дерево, расчехлил бинокль. Полевой аэродром, если он только не служит для «подскока» — хозяйство внушительное. Работа на нем не утихает ни днем, ни ночью. После заката в основном трудятся оружейники и техники, — они готовят машины к утренним вылетам.

Большинство укрытий для самолетов расположены под деревьями. Машины туда закатывают руками. Открытое пространство занимает взлетно-посадочная полоса, рулежные дорожки и позиции зениток. На ВВП несколько немцев из F. B. K.[2] заделывает мелкие выбоины, утрамбовывая грунт ручным катком. Часовые лениво прохаживаются по периметру объекта. На въезде у дороги — стационарный пост. Специальных ограждений нет. Все правильно, — если самолет при взлете или посадке вдруг выкатится за пределы полосы, то препятствия в виде колючей проволоки неизбежно приведут к крушению.

Машин много. В основном «Bf-109E». Из-за недавнего прорыва нашей обороны немецкие части интенсивно движутся на восток, подготовленных аэродромов мало и здесь, по