Четвертое уравнение - Александр Леонидович Пономарёв

Профессор вернулся через три часа. За это время Андрей успел не только вкусно поесть, но и немного вздремнуть. Во сне он снова отправился в прошлое. На этот раз отец поверил ему с первого слова, обнял и хотел показать, как работает темпоральная установка, но тут в лаборатории появились черные пауки. Сначала они медленно ползли по потолку, а потом упали на пол и превратились в одетых в черное людей без лица. Они разом навалились на Андрея, но он легко справился с ними, как киношный каратист. Его руки и ноги мелькали в воздухе, и от каждого удара противники рассыпались на бесформенные куски, словно это были и не люди вовсе, а слепленные из черного снега фигуры.

Когда ни одного из врагов не осталось, Андрей повернулся к отцу, но вместо него увидел Белоглазова. Тот сжимал в руке огромный, сделанный из разноцветных шариков пистолет и беззвучно хохотал широко раскрытым ртом, из которого торчали острые акульи зубы. Белоглазов выстрелил. Андрей хотел увернуться, но вся его ловкость куда-то пропала, и он двигался медленно, словно ленивец. Пуля тоже летела неторопливо и при этом басовито жужжала, как шмель. Внезапно она превратилась в белую костлявую кисть, схватила Андрея за плечо и принялась сильно трясти его.

– Здоров ты спать! – сказал Владимир Александрович, когда Андрей открыл глаза и посмотрел на него сонным взглядом. – Бужу тебя, бужу, а ты знай себе сопишь в обе дырки и просыпаться не думаешь.

– Удачно съездил? – Андрей сел на тахте и энергично потер руками лицо.

– Ну как тебе сказать, – замялся профессор.

– Как есть, так и говори.

– Если ты имеешь в виду, привез ли я что-нибудь, то нет. Пистолет-то, оказывается, не травматический, а пневматический, да к тому же неисправный. И вообще вся коллекция – забытые внуком игрушки. Он гостил у них прошлым летом, вот и оставил все эти стрелялки-пулялки дедушке с бабушкой. Зачем ему ломаное барахло? Родители новые купят.

– А я что говорил? Зря только время потратили.

– Почему зря? Ты поел, поспал, а это главное. – Владимир Александрович сунул руку в карман пиджака, достал баллончик с перцовым аэрозолем и протянул Андрею: – Держи, это лучше, чем ничего.

За окном сверкнула молния. Спустя полминуты прогромыхали раскаты далекого грома.

Андрей вскинул голову:

– Гроза идет, что ли?

– Пока нет, но скоро начнется. На горизонте тучи чернее ночи, ветер сменился, сюда их гонит. Ох, чую, задаст нам сегодня природа. Может, повременим, пока погода не успокоится?

– Грозы испугался? – Андрей усмехнулся уголком рта. В глазах сквозило недоумение. – Я не узнаю тебя, отец. Ты так долго ждал этого момента и хочешь все отменить?

Владимир Александрович помотал головой.

– Не отменить, а перенести на более позднее время. Это разные вещи. И ты верно сказал: я так долго ждал, что могу и еще подождать…

– А я не могу и не хочу ждать! – с жаром воскликнул Андрей. – Я устал от всей этой беготни во времени и хочу быстрее с ней покончить! Хочу увидеть здесь отца, вот как тебя сейчас, обнять, поговорить. Хочу, чтобы мама была жива, чтобы ты был здоров и без протезов. Вот чего я больше всего на свете хочу! И меня не пугает какая-то там гроза, пусть она будет даже самой сильной за последние сто лет.

– Да пойми ты, у меня дурное предчувствие.

Андрей поморщился:

– Бабкины сказки эти предчувствия. Двадцать первый век на дворе, отец, окстись. Люди в космос давным-давно летают, а ты до сих пор со средневековыми предрассудками расстаться не можешь.

Владимир Александрович хотел что-то сказать, но Андрей не дал ему и рта раскрыть. Махнул рукой, словно саблей рубанул наискось, и продолжил:

– Ты боишься! Да-да, боишься, и не спорь. Я это по глазам твоим вижу, потому что тоже боюсь. Но я не позволяю страху взять верх над собой, а ты ему потворствуешь. А знаешь, почему мы оба боимся? Нам страшно от мысли, что в результате нашего вмешательства мир поменяется и мы в нем будем чужими. По крайней мере, какое-то время, пока наши воспоминания не изменятся под реалии новой действительности. Если они вообще когда-нибудь смогут поменяться.

Профессор удивленно уставился на приемного сына:

– Откуда ты это знаешь? Я про воспоминания. Если честно, я даже не задумывался над подобным результатом нашего вмешательства в прошлое. А ведь это вполне возможно.

– А-а, забей, – Андрей вяло махнул рукой. Весь его запал внезапно куда-то исчез, и он чувствовал себя так, словно только что в одиночку разгрузил вагон мешков с песком. – Я почти все детство и юность наедине с книгами и теликом провел. Пока вы с мамой здесь наукой занимались, я книжки фантастические читал да фильмы о путешествиях во времени смотрел. В каждой второй киношке о подобной байде говорилось, вот я и ляпнул первое, что на ум пришло.

За окном потемнело, будто сгустились сумерки, хотя до вечера оставалось часа четыре. Длинный зигзаг молнии вспорол небо. Из прорехи просыпались горохом и робко ударили по стеклу первые капли дождя. Спустя несколько мгновений раскатисто прогромыхало, как будто пустые бочки прокатились по дороге, и гроза обрушилась на город. Засверкало и загремело так, словно началась артиллерийская канонада. Лило как из ведра. Ветер выл, гнул деревья и ломал ветки. Заплаканные стекла дребезжали под его отрывистыми, хлесткими ударами.

– Может, все-таки передумаешь? Смотри, какая погода за окном – настоящая буря. А если что-то случится?

– Отец, ну хватит причитать! Что ты, как старый дед, ей-богу. – Андрей потянулся к висящей на спинке тахты замшевой куртке, достал из внутреннего кармана телефон и похлопал правой рукой по сиденью рядом с собой: – Садись, сфоткаемся на память.

– Зачем?

– Затем, что я так хочу. Оказаться на пороге исторического момента и не сделать совместное фото изобретателя машины времени и ее первого естествоиспытателя было бы верхом безрассудства. Вдруг эта фотография станет для потомков важным историческим документом?

Владимир Александрович удивленно посмотрел на приемного сына. Он не понимал, шутит тот или говорит серьезно. Андрей снова похлопал по тахте. Владимир Александрович пожал плечами и сел рядом с ним; выпрямился, положил руки на колени. Андрей переключился на фронтальную камеру, вытянул руку с телефоном перед собой.

– Улыбнись, отец, что ты как… – он хотел сказать: «на похоронах», но вовремя спохватился и ляпнул: – …бурундук спросонья.

Владимир Александрович растянул губы в улыбке. Андрей сделал совместную фотку, посмотрел на экран и снова щелкнул камерой телефона.

– Ну вот, теперь у меня есть индикатор. Заодно проверю, правда ли документальные свидетельства меняются вместе с изменением