Из огня да в полымя - Антон Бабушкин
Результат получился мощный. 1-й Лейб-гвардии ДШП получил команду «ФАС!!!», отданную взбешённым рыком Императора, и ринулся отстаивать честь Империи всеми доступными средствами. Насколько известно, из тех корпоративных деятелей не выжил просто ни один. А аркильцы… Им повезло. Планета Аркилен и одноименная система были тогда преобразованы в королевство и присоединены к Империи в качестве личных вассалов Императора. Тут же местное население, в полном соответствии с законодательством, за шкирку потащили к уровню развития Империи, чего и добились за сотню или полторы сотни лет. Развитие, правда, получилось однобоким. Королевство Аркилен стало, по сути, военной системой, что и неудивительно, поскольку его кураторами работали командиры того самого 1-го Лейб-гвардии ДШП.
* * *
Однако, самое интересное было не в том. Самое для меня интересное вылезло, когда разговор, в один из дней, соскользнул на наших с Росой предков и историю семей. Тут-то и выяснилось, что Роса мне почти что соотечественница, поскольку на Аркилен уже лет с четыреста назад начали селить отставных и действующих военных, среди которых около восьмидесяти лет назад прибыл и дед Росы — контрактник с Земли из первого набора. Так ведь мало того, что был он с Земли — ещё и из России и, при том, ветеран Великой Отечественной, прошедший Войну от 22 июня 1941 года, до 2 сентября 1945-го. Так вот.
Естественно, я заинтересовался и вопросил:
— Слушай, Роса, а есть у тебя голографии твоего деда?
— Конечно, — Роса быстро покопалась в комме и открыла соответствующий раздел.
— Вот смотри!
На экране изображение подтянутого мужика, с виду лет, примерно, сорока, в лёгкой полувоенной одежде. Рядом аналогично одетая аркилийка, очень похожая на Росу. Стоят улыбаются. Вокруг морской пейзаж, залитый солнечным светом. В общем, обычное фото отпускников на курорте. Понятно, что ничего не ясно. А вот лицо деда Росы кажется мне смутно знакомым. Такое ощущение, что где-то я его видел.
— А есть его фотографии с Земли?
— Есть. Они в том же разделе. Листай дальше.
Листаю. Тот же человек, видимо незадолго до вылета в Империю. Худощавый старик в советском парадном кителе с полковничьими погонами стоит перед Вечным огнём в Александровском саду, вскинув руку к козырьку фуражки в воинском приветствии. Опять он же, но гораздо раньше и, соответственно, моложе. Майорские погоны на гимнастерке, ППС[1] на груди, счастливая улыбка и горящая «Пантера» за спиной. А вот тут…
— Роса… А ты не знаешь, случайно, откуда вот эта фотография?..
— Эта? Дед говорил, что случайно на неё наткнулся в каком-то музее и попросил переснять. Он сказал ещё, что это было самое начало той Войны. А что?
— Да как тебе сказать…
А я ведь тогда и не заметил, что рядом с нами в тот день крутится военкор с фотоаппаратом… Это снимок картины маслом, когда мы с Пашкой пригнали на «тет-де-пон» мотоцикл с пленным фрицем в люльке, погоняя его исконно-русскими и монголо-татарскими идиоматическими выражениями. Снято не рядом с мостом — на КНП батальона, когда мы передавали особистам трофейную документацию и языка. Собственно, военкор и снимал именно языка со стоящим перед ним дедом Росы — тем самым лейтенантом, которому я тогда помог «разговорить» пленного фельдфебеля. А мы всем Отелом попали в кадр, что называется, фоном…
Не ждал… Да что там — и представить не мог такого поворота… Что-то говорит Роса, а я… Я в ступоре. Тупо пялюсь на фотографию, а перед глазами несутся картины и образы, которые забывать нельзя. Вот в моей руке трясётся выплёвывая струи свинца автомат, и я снова слышу Пашкин хрип: «Брось меня, Лёха…» Вот встаёт столб земли под танком, там, где был только что Серёга Веригин… Вот наш командир, старлей Артюков, встаёт под огнём в рост и рвётся вперёд с криком: «В атаку!» — но треск его автомата глушит пулемётная очередь и он падает… Вот они все передо мной — те, кто пал и те, кто выжил…
— Балу? — в голосе Росы недоумение.
Прости, девочка… Унесло меня не в ту степь потоком памяти…
— Да… Знаешь, Роса… А ведь галактика — чертовски тесная штука, как я сейчас вижу.
Я поворачиваю к ней экран с фотографией.
— Вот, посмотри. Вот это твой дед и пленный немец. А вот тут… Это младший лейтенант Веригин. Этот, принимающий рюкзак — старший лейтенант Артюков. А тот, у кого он рюкзак принимает — сержант Алтаев. Все они сослуживцы моего деда. И вот это он сам — тогда ещё ефрейтор — Пряхин Алексей Степанович. Этот снимок сделан действительно в самом начале. Мой дед погиб на той Войне чуть позже и в звании сержанта. Такие дела…
— Инмей[2]… — потрясённо тянет Роса, — Наши деды сражались в одном строю, на одной войне… Теперь в одном строю предстоит сражаться нам… Инмей…
— Да, — говорю я, — Кисмет[3]… Осталось сделать так, чтобы им за нас не было стыдно. А твой дед жив?
— Нет… — грустно отвечает Роса, — Та, первая голография — последняя прижизненная. Они с бабушкой были в отпуске на Клейтарэль Столичной, когда всё началось. Последнее сообщение от них: «Умираем, но не сдадимся. Прощайте!» В общем, теперь мы почти на равных: наши деды ушли в Горний мир… И мой отец в эту войну пропал без вести в той же системе… Так что у меня к оркам большой счёт, — Роса замолкает, стиснув зубы и пряча слёзы.
— И мы с ними сочтёмся, — говорю я ей, — Обязательно. Веришь?
— Тебе? Верю.
Тогда мы посидели ещё немного, потихоньку опомнились от шока и разошлись по койкам. А на следующий день продолжили учиться с удвоенной энергией.
* * *
Недели за полторы до начала активной службы начали подтягиваться в располагу бойцы моего капральства. А Роса начала разговоры об обычаях своего народа — что, как, когда и зачем. Почти полный расклад. Запомнилось. Я не понял, поначалу к чему это, и только когда я закрыл свои дополнительные курсы (и лейтенантский, и фехтование) всё прояснилось.
Я тогда запланировал выезд в степь по вполне себе определённым координатам. Дело в том, что мою добычу с дивизионного транспорта иной цивилизации надо было перегнать на Землю. Или нет? Может быть, имеет смысл мой трофей просто перепрятать поглубже, чтобы он гарантированно
