Слезы небожителей - Эйси Джей Миллс
Поняв, что сон для него – непозволительная роскошь, Леон достал записи Тобиаса Реймонда. Он не надеялся перевести все, но хотел узнать, что отец хотел передать лично ему.
– Дьявол! Чтобы это разобрать, нужен еще один словарь! – возмутился Леон, глядя на неразборчивые каракули. – И как Викери понимает, что здесь написано?
Самаэлис потер затылок. Правильно говорят, у творческих людей не только разум буйный, но и почерк сумбурный. Найдя пустой уголок на странице дневника, Леон стал записывать слова, попутно анализируя их в своей голове:
«Cieĺto – небеса, нет, небесный. Vahzdär… Та-ак, это переводится как истина. Gelare ûn lecephe – скрываться в странице?..»
Леон устало потер переносицу.
– Отец, неужели нельзя было хотя бы последние слова не складывать загадками? – раздраженно проворчал Леон в потолок. – «Леон, небесная истина скрывается в странице» – и что это должно значить? В какой проклятой странице я должен, по-твоему, искать?!
Устало опустив голову, он сжал ее руками, обдумывая оставленную отцом фразу.
– Ха-ха-ха!
У Леона начинали шалить нервы. Его плечи сотрясались от безудержного смеха, а пальцы с силой вжимались в виски, и как бы он ни пытался, ему не удавалось это прекратить. В одно мгновение его жизнь превратилась в клубок загадок и тайн, лжи и полной неизвестности, и как с этим справиться, он не знал. Но внезапное осознание заставило его перестать смеяться. Он вспомнил о найденной в библиотеке фотографии и всмотрелся в оборот. Написанная там фраза дала ему призрачную ниточку к разгадке.
– Нет, это не имеет смысла… Только если отец не хотел скрыть очевидное за неясным. – Леон потер подбородок. – Амон укажет путь к истине – так говорил Викери, – а небесная истина скрывается в странице. Если предположить, что то, что приводит к истине, само является истиной, то отец намеренно построил предложение таким образом, чтобы его нельзя было понять, не зная настоящего предназначения амона!
Он почувствовал воодушевление от неожиданной идеи. Если эта ниточка имеет хоть малейший шанс оказаться правильной, то он обязан за нее ухватиться. Шелест превратился в нагнетающий аккомпанемент, пока он искал нужную страницу, а когда нашел, то осознал, что понятия не имеет, как извлечь то, что в ней скрыто. Да и можно ли?
Кончиком пальца он коснулся вдавленных линий, оставленных карандашным грифелем, и размытый графитовый контур отпечатался на коже серым разводом. Он посмотрел на руки и на секунду почувствовал рядом отца. В глазах зарябило. Его окатило знакомое чувство, будто он проваливается в пустоту, но на этот раз он точно был уверен, что это не сон.
Темнота рассеялась в один миг. Он словно видел обрывок сущего ада. Чужой кабинет был покрыт пасмурным мраком, горела только одна свеча, да и та доживала последние минуты, и, словно реквием, была слышна агония битвы. Спешно записывая последние строки, его отец бросил беглый взгляд на улицу. Леон хотел рассмотреть, что так его беспокоило, но не смог подняться. Он продолжал сидеть напротив отца, не в силах даже повернуть голову, и терпеливо ждал, что произойдет дальше. В груди неистово билось сердце. Человек, чьими глазами видел Леон, испытывал… страх?
– Скоро все это закончится, – мрачно произнес отец.
Его было не узнать. Леон едва улавливал в нем родные черты. Прежде ухоженный и молодой Этан Самаэлис превратился в старика: взгляд его ярких глаз потух, кожу покрыли морщины и шрамы, седина пробилась на висках и бороде. Потрепанный жизнью, с опустошенным от горя видом – складывалось такое впечатление, что этот человек уже прожил не один десяток лет в чужом мире.
Этан Самаэлис положил перо на дубовую столешницу и поднял руку. Кожа покрылась узором из лазурного сияния, а на ладони вспыхнула яркая искра, явившая после себя серебряную карту.
– Я хочу, чтобы ты передала это моему сыну, – отдал четкое распоряжение Этан. – Даже если это – самая большая глупость, что я совершу, но я дам ему возможность самому найти ответы на свои вопросы.
– Ты уверен, что ребенок способен это выдержать? – В голосе собеседницы прозвучало недоверие.
– Правда может оказаться тяжелой, но он справится, – заверил отец. – Только преодолевая трудности, люди становятся теми, кем хотят быть.
Взмахом руки Этан Самаэлис заставил амон воспарить в воздухе и зависнуть над страницами дневника. Призрачная материя впитала энергию и превратилась в яркую вспышку, подобно умирающей звезде. Ее свет был таким ярким, что нельзя было задержать взгляд.
Но очарование момента длилось недолго. Сияние угасло так же быстро, как и вспыхнуло, оставив после себя лишь серебряный песок. Крупинки медленно спланировали вниз и растворились на бумаге, не оставив и следа.
– Этот дневник станет для него историей нашей жизни. Пусть он узнает, ради чего мы жили и чего нам это стоило… и тогда он примет свое решение. Передай его ему. Только ты способна найти брешь между мирами…
– Это твое последнее желание? – задала вопрос незнакомка.
– Да, – коротко ответил отец и передал дневник, но когда бледные руки с длинными пальцами и тонкими запястьями потянулись, чтобы принять его, Этан на секунду удержал: – И передай ему, что я люблю его…
Он отпустил дневник и проводил спутницу тоскливым взглядом. Женщина встала, не спеша спрятала дневник в холщовую сумку и безразлично добавила:
– Да будут милостивы боги к твоим мольбам.
– Мне нет нужды надеяться на богов. Они оставили меня давным-давно.
Незнакомка хмыкнула. Она развернулась, и последнее, что Леону довелось увидеть, это ручка двери в виде волчьей головы, которую потянула женщина. Мираж пропал, оставив после себя лишь слабую дымку. Все было, как и в прошлый раз: Леон очнулся в своей каморке, тяжело хватая губами воздух, а его пальцы побелели, вжимаясь в переплет.
– Да кто дал тебе право оставлять меня жить с этим грузом? – прорычал Леон и стиснул посильнее зубы.
Однако это нисколько не помогло. Капли упали на желтые страницы, оставляя вместо надписей чернильные потеки. Одна… вторая… Леон не мог остановить это. Чувства стали подобны цунами: собравшись в единую волну, они намеревались уничтожить юношу, невзирая на препятствия.
Обжигающее сияние переплелось с изумрудным светом узора на ладони Леона и превратилось в белые крупинки песка. Словно алмазная пыль, они засияли на страницах дневника и сложились в тончайшую карту. Лицо мужчины на ее поверхности скрывал длинный капюшон плаща, но отчего-то Леону казалось, будто он грустно улыбается. Это был беглый воин, отшельник, скитающийся по миру в поисках прощения. Обеими руками он держал клинок, которым отнимал жизни и от лезвия которого хотел погибнуть сам.
Усмирив бурю в душе, Леон разжал пересохшие губы и едва слышно прошептал:
– Даже покинув, ты все равно продолжаешь учить меня жизни, отец, – грустная усмешка скривила губы.
– Мне нужно вам кое-что рассказать, – выпалил Леон, едва Викери и Николь перешагнули порог его каморки.
Таким таинственным друзья его прежде не видели. Самаэлис выглянул в коридор, всмотрелся в темноту и, не заметив никого, кто мог бы их подслушать, закрыл дверь на щеколду. От возбуждения его сердце билось быстро и громко. И хотя на лице у него по-прежнему сохранялась невозмутимость, его глаза сияли от невероятного восторга.
Самообладание закончилось со щелчком закрывающейся щеколды. Он занервничал, сначала метнулся к столу, потом одернул
