Барон Семитьер: Мясорубка - Эл Полефф

— И что, никто не интересовался судьбой этих малышей?

— Майя, горничная, любопытствовала. Она вообще прямая как доска. Взяла и прямо так у графа и спросила: мол, куда младенчиков деваете? А он рассмеялся ей в лицо и сказал, что отвозят их в ясли специальные, где из них воспитывать будут настоящих дворян и офицеров. Даже карточку показывал. Мол, ясельки эти в солнечном Бильбао находятся, а там климат и воды весьма полезные.

— Это очень ценные сведения, достопочтенная госпожа. А вот у меня есть еще информация, будто вы лично, сами видели, как граф кровь в золото превращал. Наверное, сплетни это досужие?

Кухарка замялась:

— Не врут месье. Только просьба у меня прежде будет. Можете пообещать, что эти вампиры не доберутся до меня? Боюсь я.

— Будьте покойны. Никто вообще не узнает о том, что мы с вами беседовали.

— Ох, поверю на слово. А только очень страшно мне.

Семитьер вытащил из кармана жилета кожаное портмоне, извлек купюру в пятьдесят ливров:

— Я гарантирую вам полную неприкосновенность. И небольшую прибыль.

Мадам Жюли проворно спрятала деньги под корсаж:

— Дело обстояло так. Сидел как-то хозяин со своими прихлебателями у камина вечером. Вино пили. Как сейчас помню — день Святого духа это был. А тут привезли нам сыр. Домашний, прямо только из деревни. Знаете, какой сыр делают на “Пепельной ферме”? Язык проглотить можно. Вот я в честь праздничка Божьего и нарезала его на доску, пока свежий. И сама отнесла в залу господам. Почему сама? А хотела я, честно говоря, прибавку к жалованию выпросить. Принесла, угостила. Свою просьбу, как на духу выложила. Прелати начал было возмущаться “обнаглевшей чернью”, мной то бишь. А граф — добрый он — посмеялся только. Говорит мне, слышала ли я, что Христос умел воду в вино превращать. А он, стало быть, может сейчас дальше пойти. Золото из вина сотворить. Раскрыл он шкап и вытащил из него склянку. Шкап этот, надо сказать, всегда у него под замком был. Ага. Вытащил склянку, снял крышку и начал наливать оттуда в продолговатую такую прозрачную трубку из хрусталя. С дном запаянным. И пробкой заткнул. Вот, говорит, поставь это у горящей печи, чтоб жарко было, и жди утра. На рассвете чудо увидишь. А только я ж не дура — не вино это!. Что ж я, вонь кровищи не различу? А от скляницы той именно кровью и несло. Правда, взяла я эту трубку и все выполнила, как хозяин завещал. А утром, глядь, — действительно. Испарилась от жара кровь. А на дне — песок желтый. У меня дружочек есть, ювелир. Он проверил хитрой кислотой — точно. Высшей пробы золото. Только выбросила я его, не стала продавать. Незачем добрым людям с нечистью связываться. А потом, через месяц, и вообще уволилась с этого дома.

Барон встал:

— Вы даже не представляете, насколько помогли нам, драгоценная моя! А за свою безопасность не переживайте. Отныне вы находитесь под моим патронажем и тронуть вас осмелится только совершенно утративший разум безумец. Желаю здравствовать.

Семитьер, помахивая тростью, подошел к своему шофэру:

— Друг мой, ничего не изменилось. Правда, искать придется глубже, чем я думал. Скорее всего, у подозреваемого имеется секретная ритуальная комната в подвале. Впрочем, действуем по моему плану. Вы отправляйтесь туда первым. Я же доберусь до места пешком. Небольшая прогулка только пойдет мне на пользу.

Лютен кивнул, завел ландолет и уехал в сторону коммуны Обервилье. Гведе же поднял воротник и, напевая какую-то оперетку, отправился в том же направлении.

Спустя полчаса он уже стоял возле богатого трехэтажного манора — архитектурного призрака эпохи короля Луи XIII, чья тень незримо витала над широкой пешеходной улицей, носящей имя Эдуарда Пуассона. Построенный из тяжелого, темного камня, состаренного временем и влажным дыханием заводов, дом выглядел абсолютно мертвым. Будто некое потустороннее чудовище, покинувшее свою могилу, он застыл, возвышаясь над парком. Его фасад, строгий и симметричный, нес отпечаток семнадцатого века: высокие витражные окна, обрамленные наличниками, и массивные угловые башенки, увенчанные остроконечными шпилями, словно копья, пронзающие серое, низкое небо. Судя по всему, архитектор действительно вдохновлялся замком “Тиффож”.

Открыл ему отлично вышколенный дворецкий в идеально выглаженном фраке:

— Гведе Лючиани, репортер “Suare” к господину де Бриен. Мы пишем о знаменитых гражданах Лютеции.

— Ожидайте.

Вернулся слуга только спустя четверть часа. Барон успел с любопытством отметить, что граф определенно склонен к готической романтике: мрачные тона, искусственно состаренный кирпич стен без единого следа гобеленов, хрусталь и картины, изображающие великих деятелей прошлого, в тяжелых, позолоченных рамах. Их строгие лица, выписанные маслом, следили за каждым шагом гостя. Просторный вестибюль освещался голубым светом газовых рожков, что отбрасывали длинные тени на мраморный пол, выложенный черно-белыми плитами в шахматном порядке.

— Месье репортер? Следуйте за мной.

Дворецкий провел гостя в библиотеку, где в подушках мягкого кресла утопал потомок славного маршала. Его четырехсотлетний пращур в доспехах сурово взирал на Барона с огромного портрета на стене. Высокие потолки с лепниной в виде сплетенных ветвей поддерживали массивные дубовые балки. Полки шкафов ломились под тяжестью фолиантов, свитков и вручную переплетенных трактатов, чьи корешки источали слабый запах воска и плесени.

На длинном столе из черного дерева лежали инструменты: реторта с остатками коричневой жидкости, бронзовая астролябия. Рядом с ними стоял человеческий череп, окованный медью. На его лобной кости был вырезан странный символ, напоминающий арабскую четверку. В углу тикали напольные часы. Воздух был напитан смесью ароматов — старое дерево, сырость, эфир и восточные благовония.

Слуга указал на стул напротив графа. Лаваль де Бриен молча сверлил пришельца таинственным взглядом. Это был мрачный сорокалетний мужчина, с острыми, хищными чертами лица: высокие скулы, тонкий нос и пронзительные серые глаза, в которых читались холодный расчет и легкий намек на безумие. Он был одет в черный фрак с высоким воротником и вышитыми на лацканах оккультными символами. Под фраком была надета белая сорочка с кружевным жабо. На шее господина висел медальон с миниатюрным портретом девушки в доспехах. За спиной дворянина вытянулся в струну крепкий, лысоватый господин, кривой на один глаз, держащий в руке серебряный кубок с вином. Бывший католический священник по фамилии Прелати. Семитьер про себя усмехнулся, но внешне подал виду.

— Добрый день, месье граф! Меня командировали к вам из