Хроники 302 отдела: Эффект кукловода - Алексей Небоходов

Она подошла к двери, внезапно ясно осознав, что жизнь, к которой её готовили, была ей совершенно чужой, словно одежда, сшитая по чужим меркам.

Выйдя в коридор, Мария остановилась и тяжело прислонилась к стене. Она почувствовала, как по щекам текут горячие слёзы, которых до сих пор не замечала.

Впервые за долгое время она позволила себе просто стоять и плакать, осознавая, что ни свобода, ни деньги не вернут ей то, что она потеряла навсегда – саму себя. А вместе с собой и Петра – его тёплый голос, внимательные глаза, сдержанную нежность, проникшую ей в самое сердце.

Её память раз за разом возвращалась к их последнему разговору, к его заботливым словам и страшному осознанию, что, возможно, она никогда его больше не увидит. Эта мысль причиняла невыносимую боль, словно рядом с душевной раной открылась другая, незаживающая, протянувшаяся к человеку, который даже не знает о её возвращении. Теперь разлука с Курносовым была для неё не просто расстоянием, а изгнанием из единственного мира, где её могли любить и простить.

Глава 19

Город изменился так резко и болезненно, будто кто-то невидимый и бесцеремонный вытряхнул из него прежнюю жизнь, заменив её на искусственную и нелепую бутафорию. Внешне всё было цело, но цвета словно выцвели, растворяясь в тяжёлом, тягучем кошмаре, от которого не получалось проснуться. Даже воздух, пропитанный бензином и сыростью осенних дождей, приобрёл едва ощутимую горечь утраты.

Маша стояла возле института Тимошина, плотно кутаясь в куртку и избегая колючих, настороженных взглядов прохожих. Люди торопились пройти мимо, пряча глаза, словно боялись выдать друг другу свои настоящие мысли. Напряжение растекалось по улице подобно ртути из разбитого градусника, тревожной и ядовитой.

С фасадов домов на город равнодушно смотрели огромные портреты президента Соловьёва с подчёркнуто отцовской строгостью. От этих изображений исходило холодное одобрение перемен, причиной которых стал один-единственный необдуманный шаг. Мысль об этом обжигала Машино сердце нестерпимой болью, заставляя её судорожно сжимать пальцы в карманах до потери чувствительности.

Рядом медленно двигался патруль: трое молодых людей с автоматами, тяжело и безразлично оглядывающих прохожих. Их лица выражали скуку, отстранённость и едва скрываемое превосходство над теми, кто не имел права носить оружие и распоряжаться чужими судьбами. Шагали они подчёркнуто неторопливо, словно напоминая, что слово «свобода» превратилось в тщательно дозируемую иллюзию.

Из кармана раздался тихий сигнал смартфона. Маша достала его и, скользнув пальцем по экрану, открыла новостную ленту. Заголовки соревновались в жестокости и безнадёжности:

«Президент Соловьёв объявил чрезвычайное положение»,

«Задержаны десятки лидеров оппозиции»,

«Началась зачистка госструктур от нелояльных элементов».

От прочитанного у Маши подогнулись ноги, и её накрыла ледяная волна ужаса.

«Это я», – пронзило девушку. «Я открыла ему путь к власти».

Сердце стучало глухо и сильно, словно предупреждая о неизбежности трагедии. К горлу подступила тошнота, и Маша зажмурилась, глубоко вдохнув, чтобы не потерять сознание прямо на улице. Нужно было держаться на ногах и идти дальше, хотя она понятия не имела, куда именно.

Маша шагнула к дороге и осторожно подняла руку. Такси притормозило рядом, и водитель, мужчина лет сорока с уставшими глазами, спросил через приоткрытое окно:

– Куда ехать будем?

– Космодемьянская улица, дом сорок семь, – тихо и быстро ответила Маша, будто боясь, что кто-то запомнит её слова.

Она села в салон и отвернулась к окну, избегая взглядов. Водитель завёл мотор, мельком глянув в зеркало заднего вида, словно проверяя, не опасна ли пассажирка. Машину заполнила тяжёлая, липкая тишина, и любое движение казалось болезненно громким.

Город мелькал за стеклом, казался то сонным, то тревожно напряжённым. Портреты президента, патрули и напряжённые лица преследовали её по пятам, усиливая чувство, что исправить случившееся невозможно, как испорченную киноплёнку.

Машина остановилась перед знакомым подъездом. Расплатившись, Маша поспешила выйти и подняться домой, ощущая на спине подозрительный взгляд водителя.

Дома она машинально заперла дверь на все замки, сняла куртку и прошла в комнату. Привычная уютная обстановка лишь усиливала её чувство вины. Вещи вокруг оставались на своих местах, равнодушные к катастрофе, происходящей за пределами этих стен.

С трудом удерживая себя от паники, девушка села за стол и открыла ноутбук. Холодно светящийся экран казался хирургическим столом, на котором предстояло вскрыть собственную совесть. Палец замер над клавиатурой, но Маша пересилила страх, открыла браузер и решительно ввела короткое, пугающее: «Шокин».

Она на мгновение замерла, глядя на чёрные буквы на экране и понимая, что сейчас узнает о последствиях своего рокового решения.

«Нужно смотреть», прошептала она, чувствуя, как дрожит голос. «Я должна увидеть это».

Палец замер над клавиатурой, рука застыла над клавишей ввода. Сердце вновь забилось, и девушка закрыла глаза, собираясь с духом перед неизбежным. Набрав побольше воздуха в лёгкие, она нажала на кнопку поиска.

Открылась страница, выглядевшая до безобразия обычно, будто одна новость просто сменила другую. Эта простота лишь усугубляла ужас, пропитывающий каждую сухую строчку. Новости были одинаковы до буквы: министр Шокин найден мёртвым на собственной даче, отравлен неизвестным веществом, возбуждено уголовное дело, а среди подозреваемых его ближайшие соратники.

Приглядевшись, Маша заметила, как риторика публикаций ужесточалась, переходя от формальных сожалений к суровым обещаниям президента Соловьёва навести «порядок». Казалось, смерть одного человека развязала руки тем, кто ждал удобного случая подавить всё живое и неподконтрольное.

Одна из публикаций особенно жёстко говорила, что гибель Шокина остановила целое научное направление по переносу сознания. Учёных обвинили в измене, некоторые пропали без следа, институты и лаборатории закрыли под предлогом «защиты государственной безопасности».

Машу накрыла дрожь, она резко захлопнула ноутбук, словно боясь, что новые подробности событий сами выпрыгнут наружу и окончательно раздавят её. Откинувшись на спинку дивана, девушка тупо уставилась в потолок, едва различая знакомый рисунок теней от уличных фонарей. Ей казалось, ещё немного, и потолок начнёт опускаться вниз, похоронив её вместе с мыслями, отчаянием и чувством вины, которое теперь навсегда поселилось в её душе.

Тишина в комнате стала невыносимой. Маша машинально схватила пульт и включила телевизор, надеясь услышать хоть какой-то голос, способный заглушить её собственный. Но на экране тотчас же появилось лицо президента Соловьёва, который, не мигая, строгим голосом говорил о великом будущем страны, необходимости суровых мер и внутреннем враге, который, оказывается, всегда был рядом, ожидая подходящего момента, чтобы нанести удар. Каждое его слово звучало тяжело и угрожающе, будто было адресовано лично ей.

– Нет, хватит, – пробормотала Маша, отключая телевизор и вновь оказываясь в удушающей тишине, которая тут же сомкнулась вокруг неё плотным кольцом.

Мысли снова понеслись