Башни Латераны 2 - Виталий Хонихоев
— Ну мам! Все, я пошел… — Лео отстраняется, бросает взгляд на отца. На лице у него написано легкое удивление. Он потирает подбородок левой рукой, раздумывает мгновение, затем кивает.
— Ну, ежели сама магистр… — говорит отец: — ежели сама дейна Элеонора… это же она лед на реке взломала, когда Арнульфовские прихвостни пытались реку форсировать. Уважаемая дейна, чего сказать… да и магикус она отменный. Оплата за Академию… подумать только. Я вот только поправлюсь и ей могу шкап собрать. Или там стол сделать… стулья. Да хоть шкатулку… — лицо отца мрачнеет: — если смогу конечно…
— Да ты не переживай, дорогой, я ей капор сошью. Теплый. Как раз зима на дворе… — мама еще говорит, но Лео уже не слушает. Он еще раз кивает и уходит, пообещав что скоро будет и обязательно спросит магистра Элеонору какие платки она любит и нужен ли ей теплый капор на зиму. И хотя он сделал недовольное лицо, внутри у него было тепло. Хоть матушка порадовалась, подумал он, шагая по улице.
Было уже холодно. Серое небо нависало низко, грозя снегом. Ветер гулял меж домов, поднимая пыль и прошлогодние листья. Лео поднял воротник плаща, сунул руки в карманы. Улица просыпалась медленно. Кое-где в окнах теплился свет свечей — люди готовились к новому дню. Из соседнего дома вышел старик-сапожник, кряхтя и ругаясь на холод. Дальше, у колодца, две женщины набирали воду, перекидываясь новостями.
Лео свернул с главной улицы в переулок, ведущий к рыночной площади. Здесь было тише — лишь изредка проходили торговцы с тележками, скрипели колёса по мокрым камням мостовой.
«Три Башни» стояли на углу, там, где переулок выходил на небольшую площадь перед старым складом. Здание было массивным, двухэтажным, из потемневшего от времени дерева и камня. Нижний этаж — каменный, крепкий, с узкими окнами, забранными железными решётками. Верхний — деревянный, с широкими ставнями, сейчас закрытыми. Крыша — черепичная, кое-где залатанная новыми кусками после осады, когда ядро пробило угол и едва не развалило половину чердака.
Вывеска над дверью — кованая, тяжёлая, с изображением трёх башен (отсюда и название). Краска облупилась, железо почернело от дождей, но вывеска всё ещё держалась крепко. Под ней — ещё одна табличка, деревянная, с выжженными словами: 'Еда. Постой. Эль с утра до полуночи.
Дверь — массивная, дубовая, потёртая от тысяч рук. Железная ручка холодная, влажная от утреннего тумана. Рядом с дверью, на каменной стене, прибита ещё одна доска — расписание цен:
Перед входом — два широких окна, сквозь мутные стёкла видны силуэты людей внутри, тёплый свет свечей и очага. Под окнами — каменные скамьи, где в тёплую погоду сидят посетители. Сейчас скамьи пусты, мокрые от ночного дождя.
Рядом с дверью, у стены, сложены дрова под навесом — аккуратная поленница, пахнущая сыростью и смолой. Чуть дальше — бочки с водой, прикрытые крышками. У угла здания — желоб для стока, оттуда тянет кислым и пивом.
Лео толкнул дверь. Она поддалась с тихим скрипом петель.
Тепло ударило в лицо — густое, влажное, пропитанное запахами жареного мяса, пива, дыма и пота. Лео прикрыл дверь за собой, стряхнул влагу с плаща.
Зал был большой — потолки высокие, с почерневшими от копоти балками. Вдоль балок висели связки лука, чеснока, сушёных трав — запас на зиму. В углу, под потолком, — старый щит с гербом Вардосы — три черные башни на красном фоне.
Справа от входа — длинная стойка из тёмного дерева, потёртого до блеска. За стойкой — полки с кружками, бутылками, бочонками. Выше — ещё одна полка с глиняными кувшинами, мисками, ложками. За стойкой стоял старый Клаус — грузный, с седой бородой, в кожаном фартуке, вытирал кружку белой тряпкой.
Слева — очаг. Огромный, каменный, с железной решёткой, на которой висел котёл. Пламя гудело, облизывая закопчённые стенки котла. Рядом с очагом — стопка дров, кочерга, совок для золы. Над очагом, на каменной полке, — медные кастрюли, сковороды, половники.
В центре зала — столы. Тяжёлые, дубовые, потемневшие от времени, со следами ножей, пятнами от пролитого вина. Скамьи вдоль столов, широкие, без спинок. Всего столов — восемь. Ещё два стола поменьше — у окон, для тех, кто хочет посидеть отдельно.
Пол — каменный, неровный, кое-где застеленный соломой (меняют раз в неделю). Сейчас солома примята, местами влажная от разлитого пива.
На стенах — факелы в железных держателях, но сейчас не зажжённые. Вместо них — свечи на столах, в простых подсвечниках. Свет тусклый, тёплый, мерцающий.
У дальней стены — лестница на второй этаж. Деревянная, узкая, скрипучая. Наверху — комнаты для постояльцев. Оттуда иногда слышен храп, скрип кровати, приглушённые голоса.
В зале было полупусто — слишком рано для обеденной толпы. У стойки сидели двое ремесленников в кожаных фартуках — один, судя по мозолям на руках, кузнец, второй — сапожник. Неспешно потягивали эль из глиняных кружек, переговаривались вполголоса. У окна — старик в потёртом плаще, уронил голову на стол, тихо похрапывал. Рядом с ним — недопитая кружка, уже тёплая.
Воздух был тяжёлым — пахло жареным луком, мясом, пивом, дымом из очага, мокрой шерстью (кто-то пришёл под дождём), старым деревом. Ещё — чуть сладковато, от сушёных яблок, что висели связками у окна.
Лео прошёл к стойке.
Клаус поднял голову, кивнул. — Малыш Лео! Рановато ты сегодня…
— Дела, — Лео опёрся о стойку. Дерево было тёплым, липким от пролитого эля. — Клаус, я пришёл насчёт работы. Ты говорил, что если что…
Клаус отложил кружку, прищурился.
— Думал, ты с наёмниками теперь. Бринк Кожан говорил, что тебя на площадке гоняет деревянным мечом.
— Это… сложно. Но зимой наемники не нужны. Весной — быть может.
Клаус кивнул, понимающе. Он вытер руки о фартук, оглядел Лео с головы до ног.
— Ладно. Пока ты работал тут — мы здорово на дровах экономили. Так что — добро пожаловать, помощь нам пригодится. Вильгельм с утра один работает, я вечером, как всегда. Оплата обычная — пять серебра в неделю, как магикусу.
— Я же даже Первый Круг не открыл…
— Плевать. Нам тут архимаг на кухне и не нужен. Нам бы дрова экономить да свет поярче… как ты это делаешь, а? — Клаус оперся локтем о стойку, вытирая руки полотенцем.
— Ну… так это… если просто дрова
