Изгой с когтями дракона. Кровь Веиров 1 - Дмитрий Когтев

— Они не уйдут с костей! — крикнула Зарина, ее голос сорвался на визг. — Но их щупальца могут дотянуться! Бегите!

Одна из теней, быстрее других, «выплюнула» длинное, жидкое щупальце. Оно метнулось, как черная молния, к ноге Лута. Контрабандист едва успел отпрянуть. Щупальце шлепнулось в грязь в сантиметре от его сапога, оставив дымящееся пятно, которое тут же начало пузыриться и шипеть.

— Яд! Едкий! — предупредила Зарина.

Лют выругался, поднимая арбалет. Игнат почувствовал, как ледяная броня «Ледяной мяты» трещит по швам. «Дикое Пламя» в его руке взвыло в ответ на близость смерти и древней магии, запертой в костях. Оно требовало выхода. Багровый свет залил его руку, прорываясь сквозь повязку, как рассвет сквозь грозовые тучи.

— Лис! — закричал Игнат, отчаянно пытаясь сдержать бурлящую внутри бурю. — Твой колокол! Сейчас!

Из тумана донесся звонкий, но полный нечеловеческой решимости голос Лисовика:

— Приготовились! Закройте уши и откройте сердца веселью! «КОЛОКОЛ СМЕХА» — ПОЕХАЛИ!

Звук ударил не по ушам, а по душе. Он был не громким, но невероятно плотным, вибрирующим, как удар гигантского сердца самой Веирии. Исходил он не из колокола в привычном понимании, а из маленькой, резной деревянной погремушки в лапах Лисовика. Лис стоял на кочке чуть в стороне, его фигура в тумане казалась больше, значительнее. Вся его обычно игривая сущность была напряжена до предела, рыжая шерсть светилась странным внутренним золотистым светом. Он тряс погремушку неистово, и с каждым движением из нее вырывались не звуковые волны, а сгустки чистой, искрящейся радости.

Визуально это выглядело так: маленькие, пузырящиеся шарики золотистого и розового света вылетали из погремушки и разлетались по туману, как мыльные пузыри, но не лопались. Они сталкивались с клубящимися тенями Лич-Змей и…

Шипение! Тени завизжали беззвучно, но вибрация отчаяния ударила по группе, заставив содрогнуться. Там, где шарики света касались черной, вязкой плоти призраков, появлялись дыры, как от капель кислоты. Формы расплывались, щупальца дёргались в конвульсиях. Зловещее зеленое свечение костяного круга померкло, замелькало неровно. Шепот голосов-иллюзий на миг смолк, заглушенный этим странным, жизнеутверждающим гудением.

— ДА! — заорал Лют, воспользовавшись замешательством. Его арбалет щелкнул. Болт, обмотанный промасленной тряпкой (последний запас горючего), просвистел сквозь туман и вонзился в мерцающее зеленое ядро одной из теней в центре круга. Не в тень, а именно в ядро. Раздался хруст, словно ломалась хрупкая стеклянная сфера. Тень вздулась, заклубилась черным дымом и… рассеялась, как пар на ветру. Остальные призраки отпрянули, их формы стали прозрачнее, неувереннее. — Бей по светящимся штукам! В серединке!

Игнат почувствовал, как ледяные оковы «Ледяной мяты» треснули окончательно. «Дикое Пламя» в ответ на магию Лисовика и гибель тени не просто вырвалось наружу — оно ликовало. Алая энергия хлынула из-под повязки, сжигая последние лоскуты ткани, обнажая ужасную картину. Рука от запястья до локтя была покрыта глубокими, черными трещинами, из которых сочилась желтая сукровица и пробивался багровый свет. Кожа обуглилась, местами обнажая темно-красную, пульсирующую плоть под ней. Боль была неописуемой, но теперь она смешалась с яростной, всепоглощающей силой. Он не думал. Он действовал.

Инстинктивно, как в детстве на тренировках с деревянным мечом, он выбросил вперед не нож, а свою пылающую руку. Не сгусток, не луч — он сфокусировал всю ярость, весь страх, всю боль в кончиках своих обугленных пальцев. Из них вырвались не молнии, а пять длинных, извивающихся когтей из чистого багрового пламени. Они пронеслись по воздуху, прожигая туман, и вонзились прямо в зеленое ядро другой тени, вытянувшей щупальце к Зарине.

Визг! На этот раз звук был слышен физически — пронзительный, леденящий душу писк умирающего существа. Когти «Дикого Пламени» не просто проткнули ядро — они сожрали его. Алый огень поглотил зеленый свет, стал ярче, насыщеннее. Тень схлопнулась, исчезла. Игнат почувствовал странный прилив… не силы, а удовлетворения. Как будто голодный зверь впервые насытился. Пламя вокруг его руки бушевало с новой яростью, но боль… боль чуть отступила, сменившись жаром власти.

— Поглощает! — ахнула Зарина, наблюдая. Ее глаза расширились не только от ужаса, но и от внезапного понимания. — Оно питается их энергией! Игнат, бей ядра! Только ядра!

Но триумф был недолгим. Главная тень — та, что была увенчана рогатым черепом в центре круга — заколебалась, но не рассыпалась. Ее зеленое ядро вспыхнуло ослепительно ярко, почти белым светом. Шепот вернулся, но теперь это был не хаос голосов, а единый, ледяной, полный ненависти гул:

«ПЛОТЬ… ГОРЕТЬ… КРОВЬ… ОТДАТЬ…»

Из этого главного ядра вырвалось не щупальце, а целый хлыст сгущенной тьмы, увенчанный острием из костяных осколков. Он метнулся не к Игнату или Луту, а прямо к Лисовику — источнику ненавистного смеха и света! Хлыст двигался с невероятной скоростью, прошибая туман.

— ЛИС! — заорал Игнат, пытаясь развернуть свои пламенные когти, но было поздно.

Лисовик увидел удар. Его золотистое свечение погасло, глаза полыхнули чистой паникой. Он попытался отпрыгнуть, но хлыст был быстрее. Костяное острие вонзилось ему не в тело, а… в грудную клетку, в то место, где у него обычно висел мешочек с «самыми важными пирожками». Раздался не хруст кости, а звон разбитого хрусталя и… тихий стон самого лиса, полный не физической боли, а утраты.

— А-а-а-ах! Моя… моя духовная печь! — простонал Лисовик. Золотистый свет из его груди погас, погремушка-"Колокол» выпала из ослабевших лап и с тихим звоном утонула в грязи. Сам он рухнул на кочку, свернувшись клубком, его шерсть внезапно потускнела, стала просто рыжей и грязной. Больше не было ни света, ни силы — только маленький, дрожащий зверек.

Эффект «Колокола Смеха» исчез мгновенно. Шарики радости лопнули. Оставшиеся Лич-Змеи, почувствовав ослабление, снова сгустились, их зеленые ядра замигали с удвоенной злобой. Шепот-гул усилился, давя на разум:

«МАМА… ОШЕЙНИК… КАМЕРА СЕМЬ… ГОРИТ… ПОМОГИ…»

Голос матери. Не просто шепот, а крик. Полный нечеловеческого страдания. Он ударил по Игнату сильнее любого физического удара. Он шел не из тумана, а… изнутри его собственной пылающей руки! Из самой глубины «Дикого Пламени»!

Игнат взревел. Не от боли. От ярости. От бессилия. От этого адского эха ее мучений в его собственной проклятой силе. Багровые когти погасли, схлопнувшись обратно в бушующее пламя вокруг обугленной конечности. Он шагнул ВПЕРЕД, к костяному кругу, к главной тени с ее мерцающим ядром. Он забыл о Луте, о Зарине, о сражении. Он видел только костяной круг, мерцающий зеленым светом, и слышал только крик матери, сливавшийся с гулом Лич-Змея.