Бюро «Канун», или Ужасы Ивота - Николай Ободников
После часа безумного бега Крестовик вдруг обнаружил себя на перепаханном поле. Он стоял на самом его краю. Крестовик затравленно огляделся. Его «траектории» нигде не было. Потому что она была прямо под ним — прерывалась зловещей алой вспышкой. То была конечная точка, с которой Крестовик, как он понял, не должен был сходить.
— И что, мать вашу, происходит?.. — запаниковал Крестовик. — Сделаю шаг — и тупо получу приступ?! Но я же здоров как бык!.. Падение самолета?.. Нет-нет! Я бы тогда мог уйти!.. Уйти… Уйти?!
Не отрывая ступней от земли, Крестовик медленно полуприсел и осторожно ощупал почву. Так и есть — он стоял на старой немецкой мине, поднятой к поверхности обработкой поля. В окрестностях Ивота до сих пор находили подобные отголоски войны.
К полю подъехал уазик, и из него выпрыгнули сотрудники бюро.
— Мужик! Ядрен батон! Ты куда так ломанулся?! — возмутился Булат. — Мы тебя по всему Старому Ивоту ищем!
— Мужчина, послушайте! Вас срочно необходимо осмотреть! — торопливо сказал Лунослав. — Ваш глаз — как бы это сказать? — стал вместилищем зла! Только по его следу вас и нашли! Если вы меня понимаете — кивните!
Крестовик подставил лицо крапающему дождю и взглянул на свинцовое небо. И он понял, что устал — от себя, от «ЗОЛЫ», от всего. А еще ему нестерпимо захотелось увидеть синеву…
— От судьбы, смерти и плача — никому не уйти, — спокойно произнес Крестовик — и шагнул в сторону.
Прогремел взрыв, разбросав карикатурной мозаикой комья земли, сорняки и куски измочаленного тела Крестовика. Ударная волна отшвырнула сотрудников бюро в мокрую траву.
— Ядрен батон!.. Что это было?! — ошарашенно проорал Булат, хватаясь за уши.
— Мина!.. — простонал Лунослав. — Мужик… мужик… кхе!.. так долго бежал от чего-то… что… что в итоге, похоже, набежал на мину!..
— Что?!
— Мина, говорю!
— Охренеть!.. А что он напоследок сказал-то?
— Вроде сказал, что от судьбы, смерти и плача — никому не уйти! Боже, как же в ушах звенит!..
— Во дает! Еще и депрессняк успел в конце задвинуть! — поморщился Булат и достал телефон. — Алло, Капитон? Понимаешь, тут у нас мужик взорвался… Что? Нет. Сам.
Не став слушать их разговор, Лунослав с кряхтеньем поднялся и подошел к воронке от взрыва. Рядом с ней лежал левый глаз неизвестного — в лепестках век, продолжавших моргать. Из него собиралось выскользнуть удовлетворенное проклятие — чтобы затем найти очередного носителя. Лунослав передернулся от омерзения и Черномиконом раздавил дьявольское глазное яблоко.
Так закончились сразу две вещи: жизнь фанатика по фамилии Крестовик и самое короткое дело бюро «Канун»…
Случайный взгляд, случайный шаг, случайная смерть… Что определяет всё это? Неожиданный порыв чувств? Предательская конвульсия конечности? Или, может, ваше патологическое невезение? Что ж, вот ответ: только счастливая случайность убережет вас от случайной смерти. Но хватит ли у вас на это драгоценной удачи? Возможно, вы уже растратили ее на чашки, оставшиеся целыми после падения, тогда как целыми после падения должны остаться вы. Так что бейте посуду наверняка, не морочьте фортуне голову керамическими пустяками. Иначе наградой вам будет оливковая косточка, неудачно ставшая поперек горла…
Глава 18
В Новом Ивоте есть улица Приморская. Как вы понимаете, приморьем там и не пахнет. Зато там разит скрипучим духом кислых щей, струящимся из детского дома номер «17». В этом казенном учреждении практикуют старомодные взгляды на воспитание сирот и подают лишь проверенные временем блюда — разваренную капусту и кожаный ремень. Это место, где высшим проявлением любви считается подаренная кочанная кочерыжка. Однако на этот раз с проблемой недоедания столкнутся не только дети…
Итак, улица Приморская, детский дом, тихо аукаются пустые животы…
Ночь — но в общей спальне северного крыла никто не спит. И дело не только в голоде, гордо бороздящем детские желудки. Причина бодрствования воспитанников детдома куда интереснее. Это страшилка, которую собирается рассказать Сережка Бусин. Обняв подушки и затаив дыхание, все с интересом уставились на рассказчика.
— Жила-была с двумя чужими детьми одна мамчеха… — гробовым голосом начал Бусин.
— Мачеха! — вредно поправила его пятилетняя Юля по кличке Челепака. — Это неродная мама.
— «Челепак» всяких спросить забыли! — обиделся Бусин. — Жила, значит, с двумя детками одна… мачеха. И была она такая жадная, что отнимала у детей всю еду, которой их угощали!
Ребята возмущенно загалдели. Их можно было понять, ведь они мечтали даже о лишней крупинке сахара в чае.
— И всё, что она отнимала, съедала сама! Только мало ей было! Мало! — Бусин изобразил злую мачеху. — Всё казалось, детки много кушают! И она стала давать им меньше еды. Сперва хлеб к супу забрала! Затем и суп спрятала! Кормила их только чайными пакетиками! А потом закончились и они! И детки от голода… умерли!
Ребята ужаснулись. Те, кто были поменьше, юркнули под одеяла.
— В итоге объелась мачеха — и лопнула! — сказал Бусин. — А за свое плохое поведение превратилась она в вечно голодного призрака, который никак не мог наесться! Мва-ха-ха!
Со всех сторон послышался тихий, но одобрительный гомон.
— Привидения не едят! — сказала Челепака.
— А это — ело, Челепака! — передразнил ее Бусин. — И стала потом мертвая мам… мачеха приставать к тем, кто детей обижает и ворует у них еду! И давай просить: «Накорми меня! Накорми!» И, если не давали ей хоть краюшку хлебушка с солюшкой, — убивала!
Ребята вытаращили глаза и прижались друг к другу.
— А если угощали ее кастрюлей супа, тазиком компота и сладкой булочкой — всё равно убивала! — продолжил Бусин. — Потому что не могла она наесться!
Тут все окончательно расстроились: наесться не мог никто…
— Выше нос, ребзя! — рассмеялся Бусин и вынул из наволочки пакетик с мармеладными змейками. — Зацените, какую вкуснотищу достал!
Все тут же оживились и загалдели, позабыв о тишине и строгих порядках.
— А поделишься?!
— А они вкусные?!
— Ой, а я никогда не пробовал таких!
— Всем по одной «змейке», — важно сказал Бусин. — Но только, чур, едим одновременно! Хорошо? — Он раздал каждому по мармеладке. — Приготовились! На старт, внимание…
Ребята заулыбались. Они занесли «змеек» надо ртами, ожидая команды. Однако дверь в спальню грубо распахнулась и чеканным шагом вошла полненькая воспитательница — Снежана Винтеровна Кочергина. За спиной ее называли дурой, рыбой, ну и просто Кочерга.
— Дисциплина! Режим! Рацион! — перечислила Кочерга, грубо отбирая у ребят «змеек». — А
