Марица - Александра Европейцева

По комнате поплыли тени. Пол ушёл из-под ног. Пергамент выпал из онемевших пальцев и плавно опустился на ковёр, как падающее тело.

— Не может… быть… — вновь и вновь повторял я, и это был не голос, а хриплый, сорванный выдох, полный такого невыносимого смятения, что казалось, грудь сейчас разорвётся. — Этого не может быть…

Потом ярость. Дикая, всепоглощающая, белая ярость от осознания всей глубины обмана, всей мерзости случившегося, всех потерянных лет. Она смешалась с безумной, болезненной, режущей изнутри надеждой, от которой перехватило дыхание.

Адорд… Его командировка… Ее кошмары о ее смерти… Их разговоры в саду… Получается, он единственный из нас поверил им? Получается, он спас ее? Как?

Я вскочил, опрокидывая кресло. Оно с оглушительным грохотом ударилось о пол, но я уже не слышал ничего, кроме гула в собственной голове.

Я рванулся к двери, распахнул её и проревел в пустой, тёмный коридор, голосом, полным такой ярости и отчаяния, которых не знал сам:

— СТРАЖА! НЕМЕДЛЕННО КО МНЕ! ВСЕХ ДЕЖУРНЫХ! СЕЙЧАС ЖЕ!

Глава 34

Обида и откровения

Пыль канцелярии въелась в лёгкие так, что, кажется, уже никогда не отчистишь. Я сидела на своём диване, вглядываясь в трещины на потолке, и пыталась не сойти с ума от бездействия и противных мыслей, что так и лезли в голову.

Чтобы отвлечься, я закрыла глаза и отпустила сознание, пытаясь войти в привычный поток. Дар подчинился, и перед глазами замелькали картинки будущего. И видела, как два израненных, усталых человека сидят в опустевшем кабинете и между ними нет больше ядовитых упрёков и ледяного презрения. И глаза королевы теперь смотрят на сына не с укором, а с осторожной, робкой надеждой. Рана не зажила, не заживёт никогда. Но она перестаёт гноиться.

Самый страшный кошмар Истера — быть ненавистным убийцей в глазах отца — медленно, но верно рассеивается. Он больше не будет стоять на краю крыши с игрушечным зайцем в руке. Его мир, пусть и изуродованный, больше не рушится. А это значит, что Лориан не займет трон, по королевству не пройдет гражданская война. А значит — я победила. Вот только легче от этого не стало.

Я снова и снова перечитывала письмо отца, уже выученное наизусть. Он любил меня. Он спас меня. Он солгал ради меня. И я решила, что навсегда останусь Марицей Лантерис — дочерью деревенского старосты и сонарки.

Дверь скрипнула. Я вздрогнула и судорожно сунула письмо под подушку, как будто это была краденая вещь.

В кабинет вошла леди Варц. Вечная маска холодной собранности дала трещину. Она не была похожа на человека, только что совершившего государственный переворот. Ни капли торжества, лишь глубокая, вымораживающая душу усталость.

Патриния молча подошла к своему столу, сняла плащ и опустилась в кресло. Её пальцы медленно постукивали по дереву, но это был не ритм раздумий, а нервная дробь.

— Ну что, — её голос был хриплым, без обычной стальной поволоки. — Свершилось. Нарвадул Марц более не канцлер. Он — узник в самой сырой и глубокой яме, какую только можно найти в королевских темницах. Его карьера, его влияние… конец.

Я не знала, что сказать. Следует ли меня радоваться? Ненавидеть его? Я чувствовала лишь пустоту. Этот человек был абстрактным злом, тенью из прошлого, которое теперь стало моим.

— Король? — выдавила я вопрос, сама не зная, чего хочу услышать в ответ.

— Король… — она сделала паузу, подбирая слова. — Узнал сегодня, что его сын не убийца, а марионетка. Что его дочь была принесена в жертву не по глупости ребёнка, а по расчёту взрослого, которому он доверял. Он держал Марца за горло. Я думала, он разорвёт его голыми руками. Он плакал. Я не видела слёз Ледарса II ни разу в своей жизни. А сегодня мне позволили их лицезреть.

Моё сердце сжалось. Я представила эту сцену — могущественного короля, сломленного горем пятнадцатилетней давности. Мне было его жаль. Просто по человечески жаль, но не более. Его боль не отзывалась во мне. Не было никакой дочерней привязанности, она давно принадлежала другому человеку.

— Он… — я проглотила ком в горле. — Он знает… всё?

— Всё, что касается дела Марца и смерти принцессы Эланы. Да.

В комнате повисло молчание. Я понимала, к чему она клонит. Леди Варц глубоко вздохнула и поднялась. Она подошла к моему дивану и остановилась передо мной, не садясь. Её фигура вдруг показалась мне не просто официальной, а по-матерински властной.

— Я выполнила свою часть негласного договора, — тихо сказала она. — Я обезвредила человека, который охотился за вами. Доказательства, которые вы нашли, сокрушили самого могущественного человека в королевстве после короля. Но я не согласна с вами, — выдохнула она, и в её глазах вспыхнул тот самый огонь, который, я уверена, сжигал её изнутри, с того самого момента, как я показала ей письмо Адорда. — Истер больше не винит себя, тэба Лантерис. И у них с королем и королевой теперь есть шанс. Крошечный, хрупкий, но шанс.

Она замолчала, будто собираясь с силами для последнего, самого опасного броска.

— И именно поэтому, — её голос упал до шёпота, но каждое слово било точно в цель, — то, что мы делаем… то, что делаете вы… отнимает у меня сон.

Я подняла на неё вопросительный взгляд, уже предчувствуя, к чём она ведёт.

— Королю больно. Его дочь дышит в нескольких кварталах от его дворца. И это его право — знать правду! Вы не видели его сегодня. А я видела! Ваше место — рядом с отцом, который только что пережил ад! Вот он — ваш последний и самый важный подвиг. Не украсть генерала, не похитить короля. А сказать правду человеку, который заслужил её ценою пятнадцати лет ада!

Она остановилась, грудь её высоко вздымалась. Я смотрела на неё, не перебивая и позволяя высказать все, что жгло ее изнутри.

— Я понимаю ваш страх, — её взгляд стал почти что сочувственным. — Поверьте, я понимаю лучше, чем кто-либо. Иллюзион не остановится. Они будут охотиться за вами до конца. Ради вашей же безопасности эта ложь… эта маска… возможно, необходима. И я не прошу рассказывать об этом всему королевству! Всем знать нельзя. Но им сказать