Пепел чужих костров - Дмитрий Панасенко

Гордые южане лишь стискивали кулаки, хватались за рукояти кривых ножей, выпячивали подбородки, еле слышно ругались себе под нос, но встретившись взглядом с незваным гостем, поспешно отворачивались. Духанщик, втянув голову в плечи, опасливо, по крабьи семеня боком подобрался к занятому Шамой столу и поставил на его дальний край очередной кувшин.

— Не хотите, чего ни будь поесть, господин? Промямлил он, старательно смотря себе под ноги. — Или может еще чего?

Шама расхохотался и неуловимым движением, схватив кувшин, подтянул его поближе и отпил несколько глотков через край.

— Если я захочу есть, то пойду в другое место! Не хочу ужинать среди свиней! — Проворчал он достаточно громко, чтобы его услышали даже в самых отдаленных углах зала и сделал еще несколько глотков прямо из кувшина.

— Как пожелаете, господин, как-то по-птичьи, дернул головой духанщик, и поспешно вернулся к себе за стойку.

Шама усмехнулся и огладил длинные свисающие ниже подбородка «рыцарские» усы. Он знал, как он выглядит. Макушка изрядно помятого, тронутого ржавчиной шлема, возвышалась над головой стоящего духанщика на ладонь, несмотря на то, что он сидел, а хозяина постоялого двора нельзя было назвать коротышкой. По меркам гребаных южан конечно. Скамья занятая им, была рассчитана на троих, но он с трудом уместил на ней свой зад. Его плечи плотно облегала местами порванная, неаккуратно заштопанная проволокой кольчуга, тройного плетения. А тяжелые кожаные рукавицы с нашитыми железными бляшками, могли бы подойти иному человеку вместо шляпы.

«Жалкие трусы, только и способны нападать на мирных людей, трясти купцов, насиловать одиноких баб, да пушить перья словно петухи перед курами. А сразиться с настоящим воином, что, кишка тонка? Или вы боитесь не меня, а моего меча?»

Пьяновато хихикнув, Безбородый провел пальцами по металлу небрежно прислоненного к столу клинка. Меч. Тяжелый, широкий, покрытый искусной гравировкой клинок, с кромкой в виде зубьев пилы и листовидным острием. Старое железо. Очень старое. Такое не сломаеться и не затупится. Он пробовал его точить, не из-за необходимости, скорее по привычке. Но только испортил точильный камень. На клинке были изображены чудовища и из детских сказок и страшных снов. Некоторые похожие на людей, некоторые не очень. Как-то раз он решил подсчитать их, но сбился со счета. Зато выяснил, что не знает названий и четверти изображенных на клинке чудовищ. Гравер наверняка был настоящим мастером. В неверном, тусклом свете жировых свечей, твари, казалось, двигались, ревели и хохотали, насмешливо глядя на хозяина клинка. Хороший меч. Его трофей. Совершенное в своей соразмерности оружие. Пожалуй, все, что он получил за последние два года службы на южан. Меч, несколько новых шрамов, переломанный нос, боли в проткнутом некогда боку по утрам, и обиду.

«Возможно, это просто твоя судьба. Ты ведь знаешь, выбора нет. Его никогда не бывает.» Мысленно вздохнул Шама. «А может просто собственная глупость. Ведь что, как не глупость, надежда цепного пса, стать одним из хозяев. Как бы хорошо ты не служил, получишь лишь пинки, и возможно, новый ошейник, если сильно повезет. А когда станешь слишком слаб или стар для службы, и тебя просто выкинут на улицу. А если начнешь кусаться…»

— Мама… — Еле слышно прошептал он себе под нос, и влил в глотку остатки браги из одного кувшина, потом из второго. От кислого запаха заслезились глаза, но он совершенно не почувствовал вкуса. Хмельной туман, сгустившийся было в голове исчез, растаял под порывом смеси из ледяной тоски и ужаса прорвавшихся так некстати воспоминаний.

«Мама беги!»

Шама помотал головой, и стиснул рукоятку меча. Давно пора забыть. Усвоить урок. Так устроен мир, выбора никогда не бывает, есть лишь судьба. Судьба и жалкая иллюзия свободы. Безбородый тихонько захихикал, и махнул рукой, подзывая к себе духанщика.

«У них тоже нет выбора, и они не станут мишенью для твоей злобы.»

Несколько раз хлопнув ладонью по кошелю, Шама вытряхнул на потрескавшиеся, изрезанные доски стола, две медные чешуйки, последние свои деньги, и перевел взгляд на духанщика. Этого не хватило бы и на оплату одной кружки, но хозяин забегаловки видимо думал по-другому.

— Спасибо, добрый господин. — Пробормотал он и неожиданно ловким движением смахнув со столешницы медь, поспешно отошел подальше от гостя.

— И тебе, свинья степная. — Прогрохотал Шама.

«Судьба или нет, но надо дать им еще один шанс.»

— А если кому не понравились мои слова, — добавил он, вставая с жалобно заскрипевшей лавки и сильно пригибаясь чтобы не задеть головой за притолоку, — я буду недалеко. Мы можем встретиться за свалкой, что у торгового места. И поговорить. На языке стали. Меч привычно лег в руку, оттягивая ее приятной тяжестью. Безбородый знал, что огромный двуручник, в его руках уже не выглядит столь большим. Зажав его подмышкой словно богатый гуляка трость, он, согнувшись вышел из духана через занавешенную пыльным куском ткани дверь.

«Бесова жара. Ну почему здесь так мало воздуха?»

Здесь, в сулждуке, непостижимо далеко от его родины, даже ночью невыносимо жарко, а днем можно запросто зажарить яичницу на пороге собственного дома просто вылив яйцо на камни. Это казалось неправильным и странным, потому что всего лишь в недели пути отсюда начинались черные пески, где за ночь бурдюк с водой промораживает насквозь, а лошадь замерзает до смерти, если не накрыть ее теплой попоной. Даже песчаные люди, единственные южане которых он хоть немного уважал, не рискуют заходить в те земли слишком далеко. Песчаные люди не настолько глупы как он.

«Мама беги!»

Зарычав, Шама обрушил кулак на угол дома. В стороны полетели пыль и куски обожженной глины, а костяшки пальцев укрытые толстой кожей рукавиц засаднило. Но боль помогла. Боль всегда помогала, только ненадолго. Ловко перекинув меч, из-под мышки, привычным движением кисти, Безбородый, утвердил двуручник на плече, и медленно зашагал по направлению к рыночной площади. Торопится не хотелось. Да и некуда было ему торопится. Луна заливающая светом, пустынную улицу, на мгновенье показалась ему, отбеленным временем, ухмыляющимся черепом, зависшим посреди непроглядно черного неба. Шама удивленно моргнул и наваждение пропало.

«Видимо я слишком много выпил.» Хмыкнул он про себя. «Бесова жара. Сколько я уже здесь. Два года? Мог бы и привыкнуть к тому как оно есть. Но нет». Лунный свет блеснул на металле меча, и Безбородый невольно перевел свой взгляд на клинок. Искусная гравировка, казалось ожила, чудища изображенные на клинке медленно переползали с места на место, показывая на что-то у него за спиной. Узор колебался, словно живой, извивался, затягивал куда-то в глубь, туда где нет обиды и боли, а только одна