Берен и Лутиэн - Джон Рональд Руэл Толкин
Однако в то время, о котором идет речь в нашем рассказе, более всего Тевильдо жаждал захватить Берена и Тинувиэль и убить Хуана, чтобы вновь обрести утраченные чары и волшебную силу, ибо великий страх испытывал кот перед Мелько и не смел воззвать к господину своему за помощью и признаться в своем поражении и в том, что выдал секрет заклятий. Не подозревая об этом, Хуан опасался тамошних мест и весьма страшился, что весть о происшедших событиях достигнет слуха Мелько – а Мелько узнавал почти обо всем, что случалось в мире; потому Тинувиэль и Берен вместе с Хуаном ушли далеко прочь и весьма сдружились с ним, и, живя в лесу, Берен вновь обрел силы и забыл о рабстве, и Тинувиэль полюбила его.
Однако жизнь одинокая, суровая и дикая стала их уделом, ибо не видели они лица ни эльфа, ни человека, и Тинувиэль с течением времени сильно затосковала по матери своей Гвенделинг и по нежным волшебным песням, что певала та своим детям, когда в лесной чаще у древних чертогов сгущались сумерки. Нередко Тинувиэли мнилось, будто на отрадных полянах, где жили скитальцы, она слышит флейту своего брата Дайрона, и тяжко становилось у нее на сердце. Наконец сказала она Берену и Хуану: «Я должна вернуться домой», – и душа Берена омрачилась тоскою, ибо ему полюбилась жизнь в лесу среди псов (а к тому времени многие другие присоединились к Хуану), – но только чтобы Тинувиэль была рядом.
Однако же отвечал он: «Никогда не смогу я возвратиться с тобою в земли Артанора, – не смогу я и после прийти повидаться с тобою, милая Тинувиэль, – только разве с Сильмарилем; но этого теперь не дано мне свершить, ибо разве не бежал я из чертогов Мелько, разве не подвергаюсь самой жестокой опасности, если кто-либо из его прислужников выследит меня?» Так сказал Берен, скорбя сердцем при мысли о разлуке с Тинувиэлью: ее же душа разрывалась надвое: невыносимой казалась ей мысль о том, чтобы покинуть Берена, но и вечно жить вот так, в изгнании, казалось невозможным. Потому долго молчала она, погруженная в печальные мысли, Берен же, сидевший рядом, наконец сказал: «Тинувиэль, одно только остается нам – пойдем же добудем Сильмариль», – и тогда Тинувиэль обратилась к Хуану и просила его помощи и совета; пес выслушал ее весьма угрюмо и счел эту затею полным безрассудством. Однако, в конце концов, Тинувиэль выпросила у него шкуру Ойкероя, убитого псом в поединке на поляне; Ойкерой же был весьма могучим котом, и Хуан унес эту шкуру с собой в качестве трофея.
И вот Тинувиэль призывает на помощь все свое искусство и волшебство фэйри, и зашивает на Берене эту шкуру, и придает Берену обличье огромного кота; и учит его, как следует сидеть и вытягиваться на земле, как ступать, и прыгать, и бегать по-кошачьи, пока, наконец, при виде этого у Хуана не начала вставать дыбом шерсть, чему немало смеялись Берен и Тинувиэль. Однако так и не научился Берен визжать, завывать и мурлыкать подобно любому из живущих на земле котов, и не удалось Тинувиэли пробудить свет в мертвых глазницах кошачьей шкуры, – «но придется нам с этим примириться, – сказала она, – да и выглядишь ты, как кот весьма благородный, если только попридержишь язык».
Тогда Берен и Тинувиэль распрощались с Хуаном и отправились в чертоги Мелько, не слишком утомляя себя путешествием, ибо Берену было крайне неудобно и жарко в пушистой шкуре Ойкероя; а на душе у Тинувиэли давно уже не бывало так весело, и она гладила Берена, либо дергала его за хвост, а Берен злился, потому что не получалось у него хлестнуть в ответ хвостом так яростно, как бы хотелось ему. Наконец, однако, приблизились они к Ангаманди, как подсказали им грохот и подземный гул, и звон могучих молотов десяти тысяч кузнецов, ни на минуту не прекращающих своей работы. Уже недалеко были чертоги скорби, где рабы-нолдоли трудились, изнемогая, под присмотром орков и горных гоблинов; столь непроглядная тьма и мрак царили там, что сердца путников дрогнули, Тинувиэль же вновь облачилась в темные одежды непробудного сна. Отвратительные врата Ангаманди сработаны были из железа, утыканы ножами и шипами, а перед ними разлегся огромнейший из всех волков, что когда-либо рождались на свет, сам Каркарас Ножевой Клык, не знающий сна; и Каркарас зарычал при приближении Тинувиэли, на кота же не обратил особого внимания, ибо котов почти не принимал в расчет: они постоянно шныряли туда-сюда.
«Не рычи, о Каркарас, – молвила Тинувиэль, – ибо иду я повидать владыку Мелько, а свитой мне этот тан Тевильдо». Темное одеяние скрывало ее сверкающую красоту, и Каркарас не особенно встревожился, однако же приблизился по обыкновению своему, дабы принюхаться к ней: и не могли скрыть одежды дивного благоухания эльдар. Потому тотчас же закружилась Тинувиэль в волшебном танце и встряхнула перед взором зверя темными складками своего покрывала, так, что лапы волка подкосились, сонливость овладела им, он повалился на бок и уснул. Но Тинувиэль не останавливалась до тех пор, пока зверь не погрузился в глубокий сон и не пригрезились ему славные охоты в лесах Хисиломэ, когда он был еще волчонком; только тогда Берен и Тинувиэль вступили под сень черных врат и, пройдя вниз по извивам бесконечных сумрачных коридоров, оказались наконец перед лицом самого Мелько.
Во мгле Берен вполне сносно сошел за самого что ни на есть настоящего тана Тевильдо, Ойкерой же прежде часто бывал в чертогах Мелько, потому никто не обратил на него внимания; и он незамеченным прокрался под самый трон Айну, однако гадюки и злобные твари, устроившиеся там, повергли Берена в великий страх, так, что он
