Берен и Лутиэн - Джон Рональд Руэл Толкин
Теперь, однако, им пришлось задуматься о спасении – если позволит судьба; и Тинувиэль набросила часть своего темного плаща на Берена, и так, скользя в сумерках и во мраке среди холмов, они какое-то время оставались незамеченными, хотя Мелько выслал против беглецов всех своих ужасных орков; эльфы доселе не видели ярости более неистовой, нежели та, что обуяла его из-за похищения Сильмариля.
И однако же вскоре показалось Берену и Тинувиэли, что сеть преследователей смыкается вокруг них все теснее, и, хотя беглецы уже достигли окраин знакомых лесов и миновали мрачную чащу Таурфуин, однако еще немало лиг, полных опасностей, отделяли их от пещер короля, и даже если бы добрались они туда, похоже было на то, что они только привели бы за собою погоню и навлекли ненависть Мелько на весь лесной народ. Преследователи же подняли столь громкий крик и шум, что Хуан издалека заслышал их и весьма подивился дерзости этих двоих, а более всего – тому, что им удалось ускользнуть из Ангаманди.
И вот отправляется он со сворой псов через леса, преследуя орков и танов Тевильдо; много ран получил он сам, многих убил, напугал или обратил в бегство, пока как-то вечером Валар не привели его на поляну в той северной части Артанора, что после названа была Нан Думгортин, земля темных идолов, но не об этом наша повесть. Однако даже тогда то был зловещий край, темный и мрачный, и ужас таился под сенью его угрюмых деревьев – не меньший, чем в Таурфуин; и наши эльфы, Тинувиэль и Берен, распростерлись там на земле – измученные, утратившие надежду, и Тинувиэль рыдала, Берен же вертел в руке нож.
Едва Хуан увидел их, он не дал им вымолвить и слова или рассказать что-либо о своих приключениях, но тотчас же подхватил Тинувиэль на свою могучую спину и повелел Берену бежать рядом изо всех сил, «ибо, – молвил он, – сюда стремительно приближается огромный отряд орков, и волки – разведчики и следопыты при них». Свора Хуана бежит тут же; быстро мчатся они вперед по кратчайшим тайным тропам к далекой обители народа Тинвелинта. Так беглецы ускользнули от вражеских полчищ, однако после не раз встречались им на пути рыскающие злобные твари, и Берен убил орка, каковой едва не утащил Тинувиэль; то было достойное деяние. Видя, что погоня по-прежнему следует за ними по пятам, Хуан вновь повел беглецов извилистыми окольными путями, ибо не смел до поры доставить их прямо к земле лесных фэйри. Столь ловко выбирал он дорогу, что, наконец, спустя много дней, погоня далеко отстала, и более никаких орочьих банд не видели и не слышали они; гоблины больше не подстерегали их, а в ночном воздухе не раздавался вой свирепых волков; быть может, потому, что уже вступили они в пределы круга чар Гвенделинг, чар, что хранили тропы от злобных тварей и ограждали от зла земли лесных эльфов.
Тогда Тинувиэль опять вздохнула свободно, – в первый раз с тех пор, как бежала она из чертогов своего отца; и Берен отдыхал на солнце от мрака Ангбанда до тех пор, пока горечь рабства не оставила его вовсе. Вновь забыли беглецы о страхе, ибо свет струился сквозь зеленую листву, и шептались свежие ветра, и пели птицы.
Однако наступил, наконец, день, когда, пробудившись от глубокого сна, Берен вскочил, словно отрешившись от счастливых грез, внезапно пришедших на ум, и молвил: «Прощай, о Хуан, самый верный из друзей, и ты, маленькая Тинувиэль, любимая моя, прощай. Об одном только молю я тебя – отправляйся теперь под защиту своего дома, пусть славный Хуан отведет тебя. А я – увы! – должен укрыться в уединении лесных чащ, ибо утратил я добытый Сильмариль и никогда не осмелюсь еще раз приблизиться к Ангаманди, потому вход в чертоги Тинвелинта закрыт для меня». И Берен заплакал про себя, но Тинувиэль, что была рядом и слышала его сетования, подошла к Берену и молвила: «Нет, теперь изменилось мое сердце, и если ты поселишься в лесах, о Берен Эрмабвед, тогда и я сделаю то же; а если ты станешь скитаться в глуши, и я приму жизнь скитаний – с тобою ли, или вослед за тобою: однако отцу моему не видеть меня вновь, если ты сам не отведешь меня к нему». Тогда воистину обрадовался Берен ее нежным словам, и счастлив был бы он жить с нею охотником в глуши, но сердце его сжалось при мысли о том, сколько выстрадала она из-за него, и ради Тинувиэли Берен забыл о своей гордости. Тинувиэль же увещевала его, говоря, что подобное упрямство – чистое безумие и что отец ее встретит беглецов не иначе как с ликованием, радуясь, что вновь видит дочь живою и невредимою, – и «может статься, – молвила Тинувиэль, – он устыдится, что шутка его обрекла твою прекрасную руку челюстям Каркараса». Долго уговаривала она Хуана вернуться с ними, ибо «отец мой должен тебе великую награду, о Хуан, – молвит она, – если хоть сколько-нибудь любит свою дочь».
Вот так случилось, что все трое вновь отправились в путь и возвратились, наконец, в леса, что знала и любила Тинувиэль, к поселениям ее народа и к глубинным чертогам ее дома. Однако, еще приближаясь к ним, они застали лесной народ в таком страхе и смятении, в каком эльфы не бывали издавна; и, расспрашивая рыдающих у дверей, скитальцы узнали, что с того самого дня, как Тинувиэль бежала втайне, несчастья не оставляли их. Ло! – король был вне себя от горя; позабыв об осторожности и осмотрительности, воинов своих разослал он туда и сюда, далеко в опасные леса на поиски девы, и многие погибли либо сгинули. Вдоль всех северных и восточных границ шла война с прислужниками Мелько, так что народ весьма опасался, что этот Айну двинет в ход всю свою силу и сокрушит их; и магия Гвенделинг не сможет сдержать орочьих полчищ. «Узнайте же, – говорили эльфы, – теперь случилось самое худшее, ибо королева Гвенделинг давно пребывает в равнодушии ко всему; молча и отрешенно, без улыбки, глядит она куда-то вдаль измученным взором, и истончилась завеса чар ее, ограждающая лес, и чащи ныне унылы, ибо Дайрон не возвращается и музыка его не слышна более среди полян. А вот что венчает все злоключения наши: узнайте же, что
