Берен и Лутиэн - Джон Рональд Руэл Толкин

Слуг Моргота в лесной земле

Смерть поджидала даже днем

За каждым деревом и пнем.

Его друзьями в трудный час

Надолго стали бук и вяз,

Пернатый и пушной народ

И духи каменных высот.

Но всяк мятежник обречен:

Могуч был Моргот и силен,

Не помнят короля грозней

Сказания минувших дней;

Все туже стягивал он сеть,

Стремясь строптивца одолеть.

Покинул Берен наконец

Край, милый сердцу, где отец

Обрел могилу средь болот:

В сырой земле, близ сонных вод,

Где, поникая на пески,

Свой плач слагают тростники,

Лежит прославленный герой.

В осенней мгле, ночной порой

Пробрался Берен сквозь заслон:

Прокрался мимо стражей он

Бесшумным шагом. Средь листвы

Не слышно звона тетивы;

Смолк свист стрелы; не вспыхнет щит,

Никто главы не преклонит

Средь вереска в тени полян.

Луна, что смотрит сквозь туман

На сосны; ветер, что волной

Колеблет вереск голубой,

Напрасно ждут его назад.

Ночные звезды, что горят

В морозном воздухе ночном

Искристым, трепетным огнем,

Теперь ему светили вслед,

Струя холодный, чистый свет

На горный кряж и сонный пруд:

«Пылающий Шиповник» люд

Встарь называл огни небес,

Что озаряют дол и лес.

    Край Ужаса, где без числа

Переплелись дороги зла,

Оставил Берен за спиной,

Стремясь на юг. Крутой тропой

Сквозь хлад и тьму Тенистых гор,

Опасностям наперекор,

Пройдут лишь смельчаки. Высок,

Вознесся северный отрог:

Там – смерть и боль, там рыщет враг.

Обманчивый, неверный мрак

Окутал склоны южных скал:

Обрыв, и пропасть, и провал;

Там средоточье мрачных чар,

И темный морок, и кошмар,

И сладковато-горький яд

Потоки мертвые струят.

А вдалеке, за цепью гор,

Мог различить орлиный взор

С недосягаемых высот

Скалистых круч, одетых в лед,

В неясной голубой дали

Границы призрачной земли:

Белерианд, Белерианд,

Плетенье колдовских гирлянд.

Квента Нолдоринва

После «Очерка мифологии» единственным завершенным и законченным вариантом «Сильмариллиона» является данный текст (далее я стану называть его «Квента»); мой отец перепечатал его на машинке, по всей видимости, в 1930 году. Никаких предварительных набросков и планов к нему не сохранилось (если они вообще были); но не приходится сомневаться, что на протяжении работы над значительной частью «Квенты» отец держал перед глазами «Очерк». Притом что «Квента» длиннее «Очерка» и уже выдержана в «стиле “Сильмариллиона”», она, тем не менее, представляет собою не более чем сжатое, конспективное изложение событий. В подзаголовке говорится, что это – «краткая история нолдоли, или номов», почерпнутая из «Книги утраченных сказаний», которую написал Эриол [Эльфвине]. Безусловно, уже существовали длинные поэмы, масштабные, но по большей части незаконченные, и мой отец все еще продолжал работу над «Лэ о Лейтиан».

В «Квенте» легенда о Берене и Лутиэн меняется ключевым образом вместе с появлением владыки нолдор, Фелагунда, сына Финрода. В качестве объяснения того, как это произошло, я приведу фрагмент из «Квенты»; однако здесь требуется примечание об именах. Вождем нолдор во время великого похода эльфов от озера Куивиэнен, Вод Пробуждения на дальнем Востоке, был Финвэ; его трое сыновей звались Феанор, Финголфин и Финрод; Финрод приходился отцом Фелагунду. (Впоследствии имена были изменены; третий сын Финвэ получил имя Финарфин, а его собственного сына стали звать Финрод; но прозвище Фелагунд за Финродом осталось. Оно означало «Владыка Пещер» или «Прорубающий пещеры» на языке гномов, поскольку именно Финрод основал Нарготронд. Галадриэль приходилась Финроду Фелагунду сестрой.)

Отрывок из «Квенты»

Время сие в песнях зовется Осадой Ангбанда. В ту пору мечи номов защищали землю от Морготова разорения, и мощь его оказалась заперта за стенами Ангбанда. И похвалялись номы, что вовеки не прорвать ему осады и никто из его приспешников вовеки не выберется творить зло в пределах мира. <…>

В ту же пору люди, перевалив через Синие горы, пришли в Белерианд – храбрейшие и прекраснейшие из своего народа. Обнаружил их Фелагунд и с тех пор неизменно был им другом. Как-то раз гостил он у Келегорма на востоке и выехал вместе с ним на охоту. Однако случилось так, что отбился он от остальных и в ночи набрел на долину в западных предгорьях Синих гор. В долине же горели огни и звучала немелодичная песня. Весьма подивился Фелагунд, ибо язык тех песен не был языком эльдар или гномов. Но и наречием орков он не был, как поначалу опасался Фелагунд. То встали лагерем люди Беора, могучего воина из рода людей; Барахир отважный приходился ему сыном. Эти люди пришли в Белерианд первыми. <…>

Той ночью Фелагунд явился к спящим из отряда Беора, и уселся у догорающих костров, где стражу не выставили, и взял арфу, что Беор отложил в сторону, и заиграл на ней – подобной музыке не внимал доселе слух смертных, ибо мотивы они переняли лишь у Темных эльфов. Тут пробудились люди, и заслушались, и подивились, ибо великую мудрость заключала в себе та песнь, равно как и красоту, и мудрее становилось сердце того, кто внимал ей. Вот так случилось, что люди прозвали Фелагунда – первого из нолдоли, кого встретили, – Мудростью; а в честь него весь его народ прозвали Мудрыми, мы же именуем их номами.

Беор до самой своей смерти жил при Фелагунде, а Барахир, сын его, был ближайшим другом сынов Финрода.

Но вот пробил час гибели номов. Не скоро сие свершилось, ибо несказанно умножилась их мощь, и были они весьма доблестны, а союзники их, Темные эльфы и люди – многочисленны и отважны.

Однако ход событий внезапно переменился, и удача от них отвернулась. Долго Моргот втайне готовил силы. И вот однажды зимней ночью выплеснул он огромные реки пламени, что хлынули на равнину перед горами Железа и выжгли ее дотла, превратив в бесплодную пустошь. Многие номы из народа Финродовых сыновей погибли в этом пожаре, и дым его окутал землю тьмой и поверг в смятение недругов Моргота. А вослед огненному потоку явились черные полчища орков в таком числе, что прежде номы не видывали и даже вообразить не могли. Так Моргот прорвал осаду Ангбанда и силами