Мертвые земли Эдеса - Софья Шиманская

– Эй, ты.

– Луций Авитус Эдерион, – сипло, но в достаточной степени гордо отозвался он, но, помедлив, махнул рукой. – Эдера. Я Эдера.

Для северянина это имя не имело истории. Использовать его свободно было приятно.

– Эдера, значит… – Луций не видел его лица, но ему показалось, что в голосе кочевника звучала улыбка, – ты спишь на ходу, Эдера. А должен показать дорогу.

* * *

Луций рассеянно чесал руку. На локте сухой корочкой засохла чужая кровь. Ему казалось, будто она покрыла его целиком, залила ему горло. В носоглотке застрял медный теплый привкус. Луций сглотнул, брезгливо вытянул руки перед собой, положил их на колени и устало прикрыл глаза.

Голова гудела, горло саднило даже от дыхания, мышцы жгло, но, по крайней мере, он пришел в себя.

Орхо, значит…

Они прошли в Патрицианские кварталы обходным путем, которым Луций пользовался с детства, чтобы незаметно выбираться в город. Когда они оказались в поместье, кочевник усадил Луция у стены, спросил, где искать воду, и, не говоря ни слова, ушел за ней во двор. Луций проводил его взглядом. Каждое его движение сопровождалось звоном колец, украшавших уши. Широкие плечи, жилистое тело. Текучий, гибкий. Черные волосы ниже пояса. Чужак.

Кем он был? Точно не гражданином Эдеса. Орхо выглядел как свободный человек: может, беженец или сын торговца. Он легко и быстро говорил на языке Республики с едва заметным специфичным акцентом, который казался Луцию знакомым. Когда Луций прямо спросил, зачем сенатор Квинт Корвин вздумал напасть на него в глухой подворотне, на лице Орхо отразилось искреннее недоумение. Будучи искусным лжецом, Луций без труда распознал бы притворство. Кочевник не знал, почему его пытались похитить.

За каким хером сенатору, члену богатой, уважаемой семьи, понадобилось бродить по ночным улицам и нападать на случайного человека? Связано ли это с похищениями магов Младшей Ветви? На груди кочевника не было тавро. Первое – защиту от болезней, – делали всем магам без исключения. Значит, магом Орхо не был.

Или Квинт хотел забрать его в рабство? Но зачем? Чего-чего, а рабов и денег у Корвинов хватало. Стоило марать руки? Даже если стоило, для таких задач используют наемников. И зачем делать это в Эдесе, когда есть колонии? Может, Орхо просто ему приглянулся? Кочевник был… примечательным. Бред. Луций тряхнул головой и тут же пожалел об этом.

Головная боль мешала соображать. Он потянулся было к вискам, но одернул руки и поморщился. Все это не имело ровно никакого смысла: может, Квинт Корвин был просто извращенцем со специфическим пристрастием воровать симпатичных мужчин на улицах. Какой бы идиотской ни казалась эта теория, объяснения лучше Луций придумать не смог. Теперь Квинт Корвин стал мертвым извращенцем, а Луций и Марк – убийцами и потенциальными смертниками. Если преступление вскроется, им конец.

Изгнание. Патрициев не могли казнить – только лишить привилегий. Им срезали тавро и выжигали глотку, забирая голос и способность к магии. Но на практике эта процедура и была казнью, причем особо изощренной. Настолько, что большинство осужденных выбирали покончить с собой заранее. Как сделал отец Луция, например.

Луций чувствовал, как тревожно засвербили рубцы каждого из его тавро, особенно – Первого. Тавро сохранения наносили каждому магу на первой неделе жизни, и они вырастали, не зная даже обычной простуды. Им были не страшны мор и чума, которые выкашивали целые кварталы Нижних улиц. Но стоило повредить его, хвори поражали холеное, не умеющее защититься тело. За пару дней патриций превращался в изъеденного язвами калеку, который беззвучно молил о милосердной смерти.

От одной мысли о такой участи Луция прошиб холодный, липкий пот.

Смерть Корвина стала случайностью, и связать ее с Марком или Луцием было невозможно – они даже знакомы с ним не были. Луций не сомневался, что никто и никогда не обнаружит тело сенатора: все, за что брался Центо, он делал хорошо.

Все обойдется. Должно обойтись.

Глухой стук заставил Луция вздрогнуть. Орхо умудрился принести большую деревянную лохань и с грохотом поставил ее в центре комнаты. Луций исподлобья наблюдал за ним. Последний раз он видел это корыто лет пятнадцать назад. Кочевник начал заполнять лохань водой из ведер. Он занимался своим делом с такой безмятежностью, будто в прислуживании для него не было ничего унизительного, но и характерной для слуги робости в нем Луций не находил.

– Зачем ты это делаешь? – Луций поморщился от саднящей боли в горле. Его голос осип и звучал до омерзения беспомощно.

– Я уже сказал, – невозмутимо отозвался Орхо, осторожно выливая в лохань воду, от которой поднимался горячий пар, – это благодарность. Не исключено, что я обязан тебе жизнью, уж помыться могу помочь. Тем более ты сказал, что твой раб погиб. Высокородные мальчики вроде тебя беспомощны в таких делах.

– Хочешь сказать, что я избалован?

– А это не так? – Орхо с усмешкой посмотрел на Луция.

– Я потерял прилежного раба, – язвительно просипел тот и закашлялся, – хочешь занять его место?

Орхо задумчиво прищурился, помедлил и вдруг кивнул.

– Если ты этого хочешь, – спокойно ответил он без тени шутки.

– Серьезно?

– Вполне. Не навечно, но пока я тебе нужен, я могу служить тебе.

Луций удивленно вскинул бровь. Он знал, что у северных народов специфичные представления о долге и благодарности. Его самого растила женщина, которую однажды спас отец. Она значилась рабыней Луция, но на деле… Она была его кормилицей и растила, посвятив мальчику жизнь. Однако в Эдесе такого рода истории рассказывались разве что со сцены театра, но никто в них не верил.

– Не знаю, как я объясню дяде, что променял котийца на тебя.

– Я сильнее и красивее, – с изумительной простотой бросил Орхо, – и вообще, кому ты что должен объяснять?

Луций умолк, уставившись на кочевника невидящим взглядом. Он думал. Причина, по которой Квинт Корвин пытался похитить этого человека, не давала ему покоя. И чтобы понять ее, стоило держать кочевника при себе.

А еще ему очень не хотелось оставаться сегодня в одиночестве.

– Хорошо, – наконец кивнул Луций.

Он стащил с себя верхнюю тунику, остался в тонкой нижней.

– Справишься? – Орхо придержал его под локоть, помогая перебраться через высокий борт, но Луций раздраженно отдернул руку.

– Я не ранен и не пьян, – процедил он.

Он уже достаточно пришел в себя, поэтому прямолинейная забота смущала и раздражала. Ему и так было неловко за вид, в котором Орхо его застал. Меньше всего Луцию сейчас хотелось, чтобы с ним нянчились, как с больным ребенком. Тем