Мертвые земли Эдеса - Софья Шиманская

Луций с отстраненным удовольствием заметил промелькнувший на лице гладиатора страх. Терций балансировал на тонкой грани ожидания боли. Ломать его не стоило – только поставить на место. И все же Луция накрывала волна беззаботной детской жестокости. Той, которая заставляет отрывать жукам лапки и дергать кошек за хвосты. Проверять мир и себя на прочность. Из чистого любопытства.

Что будет, если сжать кулак? Как сустав выйдет из паза?

– Я понял, красавчик. Хлебало закрыть, жопу подставить, – гладиатор сплюнул в сторону, – но ты не купил меня. Ты меня арендовал. И если ты меня кинешь…

– Если я тебя кину, то что, Терций? – холодно оборвал его Луций. – Ты многовато жалуешься для человека, который получил плату вперед. Как сестрица? Она стала красавицей. Я исправил то, во что превратил ее бывший хозяин. Никто в этом городе не станет исцелять беглых рабынь. Я был тебе нужен и согласился взять в оплату твою свободу. Мои услуги дались тебе дешево. Я не так много прошу. Выполнять мои небольшие поручения, обучать, защищать и не лезть не в свое дело, – Луций сделал паузу и взял гладиатора за подбородок, заставив посмотреть на себя, – я сниму узду через полгода. У меня нет привычки нарушать договоры, а у тебя нет выбора, кроме как уповать на мою порядочность.

– Опять сложно щебечешь, – Терций смерил Луция долгим взглядом, – что мне надо сделать с твоей порядочностью? Заодно подскажи, где ты ее держишь, а то у патрициев порядочности я еще не встречал.

Гладиатор дерзил, но Луций знал, что возразить ему нечего. Заклинание, которым связал их договор, требовало доброй воли подчиняющегося. Это была старая печать, которой раньше связывали знать покоренных Эдесом племен. Добровольное рабство, альтернативой которому была смерть. Практика полезная, но почти забытая. Во-первых, потому что магистраты слишком часто использовали узду в личных интересах, а не на благо Республики. Во-вторых, держать нити было сложно. Все равно что удерживать шарик на кончике пальца.

Равновесие и контроль. Уроки Талии не проходили даром.

Луций поднялся и встряхнул руку, отпуская нити. Контроль над ними отвлек его от злости, но она оставила после себя стыд – неприятное послевкусие.

– Будешь хорошо себя вести, покажу. Она у нас интимная, как девичьи коленки, – отшутился он, хрустнув затекшими пальцами, – а теперь расскажи мне, что вынюхали твои ищейки.

Ответом ему был короткий удар в плечо и подножка, сбившие его с ног.

– Как скажешь, – криво ухмыляясь, Терций навис над Луцием, – но сначала мы закончим со стойкой. Я парень исполнительный. Ты велел учить, я учу. А пока я учу, ты, милаха, слушаешь меня.

* * *

Луций Эдера, одетый в кремовую тогу с серебряной оторочкой, стремительно шел по широкой улице Верхнего города. Несмотря на толчею, ему практически не приходилось замедлять шаг. Прохожие расступались сами, впечатленные то ли его статусом, то ли мрачным выражением лица. Подол тоги волочился за ним, собирая пыль с мостовой. Проклятая драпировка мешалась. Все, чего ему хотелось, – идти быстрее. Спешить было некуда. Остановиться он не мог.

Приятное чувство опустошенности после тренировки с Терцием продлилось недолго. Теперь мышцы ныли, шрамы зудели и пульсировали, а голова трещала просто так, за компанию. Это был тот тип невнятной боли, когда хочется сломать себе что-нибудь, чтобы ощущения стали хоть немного… определеннее. Кроме того, жутко хотелось есть. Яркие цвета вывесок и прилавков раздражали взгляд. Еще недавно приятный гомон кипящего жизнью города резал слух. Все это делало движения Луция резкими и дергаными.

С ним что-то было не так. Это было щекочущее, дразнящее чувство. Словно что-то невесомо касалось Луция. Почти неощутимо, незаметно, но достаточно, чтобы постоянно держать на взводе. Каждая мимолетная эмоция вспыхивала, разгоралась и пылала с неестественной силой, словно кто-то раздувал их извне, как искры. Луций будто лишился кожи.

Останавливаться и чувствовать это было мучительно. Поэтому он бежал.

Каждое утро Луций проводил в яме с Терцием, позволяя гладиатору выбивать из него дух. Подчинялся всем его идиотским требованиям, терпел насмешки. Вежливые спарринги патрициев не шли ни в какое сравнение с техниками Нижнего города. Плюнуть в лицо? Отвлекающий маневр. Укусить за ухо? Болевой прием. Крайне действенный. Луций учился драться. Да, он был магом – но у магии Искусства был один грандиозный недостаток: она была медленной. За время, которое уходило на создание одной печати, можно было по очереди переломать противнику все кости. Хорошее преимущество.

Иногда Терций выставлял против Луция Вартония – медведеподобного громилу на две головы его выше и втрое тяжелее. Луций бросался на него с яростью, которая застилала глаза. Бил со всей силы. Ее все еще было недостаточно. Он так и не запомнил лица Вартония. Вместо него перед его глазами мелькали бледные черты Марка Центо.

После тренировки с Терцием, липкий от пота, с разжиженными мышцами и пустой головой, Луций являлся к Талии. Та била его по дрожащим от перенапряжения рукам и учила колдовать. Луций всегда считал себя талантливым магом. Но между его третьим местом – если исключить исчезнувшего Биолу из рейтинга магов – и первым простиралась пропасть. Рядом с Талией все маги, которых Луций знал, были младенцами. Подруга занялась его обучением с пугающим энтузиазмом. Она словно пыталась впихнуть в него знания и навыки, которые оттачивала годами, за считаные часы. Учителем она была ужасным. Зато Луций был хорошим учеником. Магия давалась ему проще боя. Он худо-бедно дотянул множественные печати до четырех одновременных. Научился проглатывать заклинания и произносить их почти беззвучно.

Талия была права, когда говорила, что Луций пользовался магией Искусства интуитивно. У него был редкий талант к созданию печатей – по меткому выражению Прекрасной, «врожденная пластика». Сейчас Луций с досадой понимал: если бы он уделял учебе хоть немного больше внимания, он стал бы настоящим мастером. Он жадно наверстывал все, что упустил. Он должен был стать сильнее.

Ночами же Луций учился сновидению. Безуспешно.

Он снова мог спать. Кошмары ушли, оставив после себя пустоту. Заваливаясь на кровать в упоительном изнеможении, Луций тонул в этой пустоте, густой, как болотный ил. Каждый день он пытался увидеть ответ на вопрос, который волновал его больше всего. Смеживая веки, умолял богов показать ему будущее, которого хотел. Но от богов никогда нет толку.

Позаимствовав у Тиберия пухлый манускрипт с заметками своих прадедов – великих сновидцев прошлого, – Луций понял, что в