Тьма в объятиях света - Елена Инспирати

Шум со всех сторон нарастал. Правителю светлых пришлось второпях, ненавидя созданное положение, принять решение и сделать следующий шаг.

– Теперь выступит Дэйв Брукс, муж подсудимой.

– Не хочу, – ответил друг, неотрывно следящий за мной, Брайеном и Ребеккой.

– Понимаю, я бы тоже не хотел комментировать предательство той женщины, которую любил всем сердцем.

– Все не…

– Молчи! – воскликнула я. Он окинул меня непонимающим взглядом и попытался продолжить, но я настояла на своем: – Не пытайся оставаться до последнего хорошим мужем, мы оба понимаем, как сейчас важно быть собой.

Дэйв был нужен мне в светлом мире, его не помутненный рассудок, его роль брошенного. Я хотела, чтобы была хоть какая-то гарантия его безопасности, и он смог присмотреть за всеми моими близкими.

– Я не пытаюсь быть хорошим мужем. Я хотел сказать, что все еще в шоке из-за того, что ты мне врала. Как тебе удавалось сбегать к нему?

Друг сам же бросил фразу, которая могла разрушить его образ. Он растерялся, но быстро собрался и с прекрасной актерской игрой, будто он понял абсолютно все, продолжил:

– Вот почему иногда меня так сильно клонило в сон. Ты давала мне снотворное?!

Уже сейчас светлые стали шептаться, выражать сочувствие. Дэйв превратился в мученика, хотя сам того совершенно не хотел. Это читалось в едва прикрытом раздражении, в искренних извинениях, наполняющих его глаза. Но правильность данного хода подтвердилась мимолетным кивком Брайена и Дэйва друг другу, полуулыбкой Ребекки.

– Прости, – прошептала я, будто предала и причинила ему боль.

Якобы разбитое сердце Дэйва превратилось в сладкую конфету, от которой безумие в крови Правителя светлых скакнуло до ранее неизвестных ему самому высот. Пока Правитель темных молчаливо о чем-то размышлял, не слушая никого вокруг, второй Правитель ликовал и праздновал свою победу.

Пустые обвинения, пустые доказательства. А гордости столько, будто ему удалось разгадать загадку самого страшного преступления.

Я ждала финала. Боялась.

Глупо было храбриться, когда очевидность смертного приговора висела в моей голове, еще когда я не успела переступить порог этого странного и противоречащего всем законам миров места.

Ждала только, когда, наконец, вся формальность закончится.

В нарастающем шуме я не слышала ничего, кроме своего дыхания. В суетившихся людях могла разглядеть только призрачные силуэты. И каждой трясущейся поджилкой я чувствовала Брайена.

Хотя бы его не тронут. Хотя бы он сможет помочь нашей дочери.

– Убить!

Отчетливый приказ топором обрубил тонкую нить. Мое дыхание замерло.

Я сделала последний вдох, прежде чем закричать. Это было против воли, паника включилась на инстинктах. Я понимала только то, что меня сильнее схватили за плечи, чтобы попытаться удержать бьющееся в конвульсиях тело.

У меня еще были силы бороться.

Мне нужен был только его взгляд.

Я слышала звон металлической цепи и глухие удары по стеклу. Брайена никто не смог остановить, он повалил всех охранников вокруг себя и обрушился на разделяющую нас стену кулаками. Он звал меня, наносил удар за ударом, все еще веря, что сможет что-то изменить.

Гул, плач, паника.

Его голос.

Передо мной промелькнул образ Дэйва: его сковали наручниками и отвели в неизвестном направлении.

Я снова посмотрела на Брайена. Чувствовала всю его боль, страх, видела, как кожа на костяшках рассекалась от новых ударов. Но, несмотря на все усилия, проклятое стекло не поддавалось. И я начала понимать, что у меня осталась последняя возможность, чтобы сказать ему о том, как сильно я его люблю.

Только слова вышли невнятные: плач и истерика перекрыли все. Руки немели, ноги подкашивались, мои попытки вырваться начали больше походить на судороги.

«Борись!» – твердила душа, черпая силы из каждого нового удара в стекло. А тело просило сдаться.

Я увидела, как ко мне направляются люди со странной коробкой. И на этом все оборвалось.

Затихло.

Брайен устало скользнул рукой по стеклу, размазывая собственную кровь. Я замолкла, считая, что уже на грани смерти.

Но глаза мои все еще были открыты. Я увидела макушку с собранными белыми волосами, расправленные плечи и ровную спину, словно в позвонке у женщины стоял стальной прут, укрепленный твердо принятым решением.

Именно крик Алекса, который я только сейчас смогла отличить, прояснил происходящее: передо мной стояла моя мама.

Папу ввели в бессознательное состояние, чтобы он не доставил лишних хлопот, и потащили, вероятно, в то же место, куда ранее отправили Дэйва. Брата же держали за шкирку, как непослушного щенка, и постоянно дергали назад, как только он пытался вырваться ко мне и маме.

– Повтори, Роза, – сказал Правитель светлых.

– Я знаю, что есть такое условие. Хочу воспользоваться шансом спасти дочь, – без сомнений сказала она.

– Мам, о чем ты? Уходи, прошу!

Мне вновь заткнули рот ладонью с такой силой, что я не смогла даже укусить.

– Продолжай.

– Я беру все преступления своей дочери на себя, всю ответственность. И я готова понести наказание вместо нее. Вы в свою очередь обязаны изгнать ее в темный мир. Живой.

Мое «нет» заглушила чужая рука. Мое желание образумить маму пресеклось мощным хватом. Но она все равно прекрасно слышала меня, поэтому медленно повернулась в мою сторону.

«Не делай этого!» – кричала я. Слова вырывались из меня вместе с бешено стучащим от напряжения, страха и ужаса сердцем.

Но что бы я сейчас ни делала, как бы сильно ни просила ее остановиться, она бы ни за что не передумала. Ее чувства и любовь ко мне стали, как никогда, понятны и прозрачны.

– Ты бы тоже сделала ради своей дочери все, что угодно. Я люблю тебя. Прошу, стань счастливой. И прости меня за все.

Она в последний раз с заботой погладила меня по голове, и ее улыбка, отражающая самую сильную материнскую любовь, в последний раз залечила мои раны.

– Мы принимаем твое предложение, – сказал Правитель светлых.

Секунда. Им понадобилась ровно секунда, чтобы достать шприц.

И еще одна секунда, чтобы поставить смертельный укол, который почти мгновенно остановил сердце мамы.

Глава 24

Все действие для Розы стало пыткой не только потому, что дочь была в смертельной опасности. Она чувствовала, что стоит на краю между двумя жизнями, между ложью и правдой. И пылающая в руках таблетка манила, как никогда, сильно, ее успокаивающий эффект мог сладостью перекрыть ту горечь, из-за которой не получалось и слова вымолвить.

Когда точно такая же таблетка слетела с ладони подруги дочери, она разжала пальцы и отпустила свою «легкость». Теперь все слова, взгляды и поступки осознавались