Когти Тьмы - Семён Нестеров

Это был не просто меч. Это был символ демонической ярости, воплощённый в металле. Его клинок, длинный и замысловато изогнутый, едва ли не как пила, был выкован из чёрного металла, а по центральной части клинка бежали прожилки тёмно-багрового цвета, словно по мечу текла остывшая лава. Эфес был обвит стилизованными изображениями шипов и когтей, гарда и вовсе была клыками черепа, который украшал рукоять. Через глазницы этой маленькой черепушки, которая могла принадлежать разве что гоблину или оркскому ребенку, проглядывал сгусток абсолютной тьмы. От всего оружия веяло такой древней, такой бесконечной и безразличной к миру смертной мощью, что у Ворона перехватило дыхание. Он даже не сразу заметил, что на алтаре вместе с мечом покоится скелет, рука которого всё ещё держит артефакт.

Путь был пройден. Цель — перед глазами. Но Ворон вдруг с абсолютной ясностью понял, что самое трудное — и самое опасное — начинается только сейчас.

Борясь с нахлынувшим вдруг трепетом, он сделал несколько шагов вперёд. Алтарь вспыхнул холодным голубым сиянием, и магическое пламя, будто живая жидкость, окутало лежащие кости. Они затрещали, заскрипели, сцепились вновь воедино — и скелет, неестественно покачиваясь, поднялся, словно внезапно оживший пациент на столе патологоанатома. Вокруг костяка засветился прозрачный, мерцающий призрачный облик: воин в доспехах из чернёной стали, украшенных острыми, как перья, пластинами и стилизованными крыльями на плечах. Ворон замер, узнавая черты. Эти доспехи — те самые, что он видел на фресках. Те самые, что носили лидеры воинского сословия Яркендара. И те самые, чьи черты Кхардимон заставил его перенять, меняя свой облик. Маскарад обрёл жуткую логику.

Призрачный воин — Радемес — медленно повертел головой, скрипя шейными позвонками, и оценивающе взглянул на Коготь Тьмы, всё ещё зажатый в его костлявой ладони. Потом взгляд, полный холодного презрения и древней усталости, упал на Ворона.

— Тот, что притворяется одним из наследников… Зачем ты явился в моё узилище? — Голос был подобен скрипу камня по камню, но в нём слышалась власть. Конечно, он говорил на одном из наречий древнего языка, но Ворон уже научился ухватывать его суть, хотя некоторые образные сравнения и многозначности всё ещё были выше его понимания.

Впрочем, долгий диалог от него не требовался. Прежде чем Ворон смог открыть рот, он почувствовал, как внутри него что-то закручивается и выплёскивается из центра его груди, словно через воронку, как уже бывало неоднократно. Кхардимон покинул его тело, материализовавшись рядом, и два призрака уставились друг на друга в гробовой тишине зала. Радемес нарушил молчание первым.

— Дядя? — в его голосе прозвучало нечто, отдалённо напоминающее иронию. — Неужели явился завершить начатое? Тогда у меня для тебя плохие новости. Коготь нисколько не ослабел за прошедшие дни.

— Дни? — Кхардимон словно выплюнул это слово и едва заметно вскинул бровь, его дымчатые черты его лица исказила усмешка. — Ты хотел сказать — столетия?

— Для таких, как мы, это не имеет значения, — пожал призрачными плечами бывший глава культистов Белиара. Его прозрачный доспех слабо мерцал, повторяя движение. Остатки настоящей брони уже давно истлели, и лишь груда истлевших обломков на алтаре и рядом с ним напоминала, что скелет когда-то был настоящим воином. Только кости почему-то выдержали испытание временем.

— Отдай меч моему ученику, — голос Кхардимона стал стальным, лишённым всяких оттенков. — И можешь катиться на все четыре стороны. Твоя служба окончена. Тюремщик больше не нужен.

— Ты хотел сказать заключённый? — Кхардимон никак не прокомментировал это возражение, и Радемес, не дождавшись реакции, продолжил, — Но даже если ты прав, то меч — не единственное, что меня удерживает, — Радемес медленно поднял Коготь, и тёмно-багровые прожилки на клинке вспыхнули, как раскалённые угли. — Есть ещё ваша с отцом волшба. Вы предали меня, запечатали здесь вместе с этим… символом нашей самонадеянности. И хотя мне уже нет до этого дела, помощи не дождётесь. Я — лишь половина дуэта. И если я хотя бы готов был говорить… — он кивнул на клинок, — …то Он уже весь извёлся.

Коготь Белиара дрогнул в его руке, и вокруг оружия с сухим треском завихрились тонкие, ядовито-фиолетовые молнии. Воздух насытился озоном и гарью от сгорающей пыли.

Атака была внезапной и абсолютно неестественной. Расслабленный, почти меланхоличный облик Радемеса внезапно исчез, а костяк в его центре рванулся вперёд с такой скоростью, что превратился в смазанный серый силуэт. Казалось, истлевшим костям не пристало двигаться быстрее хищной кошки, но здесь действовали иные законы — только чистые потоки магии, управляющие останками. Коготь Тьмы, свистя, устремился прямо в дымчатое сердце Кхардимона.

Древний жрец даже не попытался уклониться. Он просто растворился, втянувшись обратно в Ворона, будто капля чернил в лист бумаги. Но импульс атаки не иссякал. Костяной воин, не сбавляя темпа, перенаправил удар на опешившего ученика.

— Руку! Отруби ему руку с мечом! — Голос Кхардимона прогремел в сознании Ворона, как набат, сметая оцепенение.

Инстинкт, отточенный в сотнях схваток, сработал быстрее мысли. Ворон рванулся в сторону, чувствуя, как леденящее дуновение смерти проносится в сантиметре от его шеи. Его собственный клинок, обычный, но смертоносный, мгновенно выскользнул из промасленных ножен, не испытывая ни малейшего сопротивления. В следующее мгновение он нанёс молниеносный диагональный взмах, целясь в костлявое запястье Радемеса, слегка потерявшего равновесие после промаха. И на этом битва могла бы завершиться.

Но демон в Когте Белиара считал иначе.

Из тёмного, прячущегося в странном маленьком черепе, сердца клинка вырвался сноп сконцентрированной молнии. Она не ударила в Ворона, но впиталась в его собственный меч, превратив сталь в проводник чудовищной энергии. Удар был не физическим, к которому он был готов, а подлым и магическим, всесокрушающим. Ворон ощутил, как адская судорога пронзает его руку, плечо, заполняет грудную клетку. Пальцы свело так, что кости затрещали, а кожа вспузырилась, но выпустить наэлектризованное оружие он не мог — оно будто приросло к ладони. Даже заизолированная кожей мракориса рукоять не спасла. Боль, острая и беспощадная, выжгла все мысли.

Его отбросило к стене, как щепку после удара дровосека. Спина с глухим стуком ударилась о камень, и на миг мир погас, растворившись в белой, звенящей пустоте. Он увидел себя со стороны — скомканное тело у стены, дымящуюся руку, беспомощно сжатую на рукояти меча. Его дух, вышибленный ударом, парил под потолком, безучастно наблюдая за разворачивающейся ниже драмой.

Скелет Радемеса не спешил. Он двигался к поверженному противнику медленно, почти церемонно, глазницы