В памят(и/ь) фидейи. Книга первая - Лилия Талипова

Фонтенбло так и не стали для меня домом. Вычурность и помпезность французского ренессанса действительно захватывали дух, но по правде, все это не стояло и близко с домом родителей. Несмотря на то что они продали меня во дворец едва мне исполнилось десять, я тосковала по ним каждый день. Воспитательница до достижения шестнадцати лет запрещала мне видеться с родными, чтобы я стала верной и самой преданной фрейлиной Екатерины. Я исполняла все их заветы, ведь почти не жила. За роскошью придворного существования не видела ничего, кроме притворства. Немудрено, что я полюбила Итэ с первой встречи. Мне тогда едва разрешили выйти в свет: по просьбе своего супруга Екатерина давала очередной ужин, за спиной, естественно, говорили, что он посвящен Диане, ведь вместо цветов было велено в вазах расставить настоящие стрелы.

Итэ устроил из скучнейшего торжества двуличия подлинный скандал. Он вскочил на стол, залил в себя бутылку прекраснейшего вина и пнул вазу так, что та отлетела и раскололась. Когда стража погналась за ним, я только входила в зал, Итэ сбил меня с ног. Но галантно вернулся и помог подняться. Забыл только отпустить мою руку, когда удирал. Тогда фидэ была со мной всего пару дней, я не могла помочь ни ему, ни себе. Зато Итэ справился отлично. Он нашел потаенное место в одной из темных комнат.

– Что вы натворили? – пытаясь отдышаться, спросила я.

– Привнес немного хаоса в идеальный порядок сущего бардака. Эти приемы совсем невыносимо скучны.

– Вас изгонят со двора, – я скрестила руки на груди.

– А вас нет?

– А я и ничего не сделала.

– Ну как же? Сбежали с человеком, испортившим ужин Его Величества, а теперь и пребываете с ним наедине.

Он ехидно улыбнулся и сделал шаг навстречу, но я не чувствовала от него угрозы. Мишель научил меня некоторым фокусам, а потому Итэ рисковал лишиться достоинства раньше, чем снял бы шоссы.

– Я ухожу, – заявила я и развернулась.

Итэ перехватил мою руку и поднял умоляющий взгляд:

– Останьтесь, прошу…

Словно сквозняком по коже пронеслись его слова, щекотнув чувства.

– Что мне с того станется? – наигранной надменностью вопросила я.

– Удовольствие от моей компании.

– Едва ли это достойная оплата, – вздохнула.

– А как насчет секретов?

– Чьих?

– Чьих пожелаете.

– Я фрейлина Екатерины, едва ли вы расскажете мне больше, чем я уже знаю, – бросила я и тут же сообразила весь ужас изреченного.

– Я никому не скажу.

– Спасибо, – шепнула, приложив руку к груди.

– Так что?

– Хорошо.

Мы сели у камина. Итэ разжег его, и мы с ребяческим азартом играли в странную потеху, в которой я узнавала его, а он обнажал мою душу. Впрочем, преуспел он не только в оголении души, с ним я впервые совершила кощунство. Если не считать грехом мои прикосновения к колдовству. Признаюсь, Итэ был истинным чародеем.

Стоило уже тогда понять, что та встреча случилась неспроста. Я не помню своей смерти, но знаю того, кто в ней повинен. Похититель моего сердца, вор, укравший искру, квинтэссенцию.

XXI

Проснулась я в своей постели, по запаху дерева, которым изнутри обшит дом, и свежему, такому легкому воздуху, я сразу поняла, что то было гриндельвальдское утро. Голова гудела, как после сильной попойки, но аттракцион больше не раскручивался. Я вновь видела четкие очертания предметов, ощущала свежесть прохладного воздуха, заносимого ветром из едва приоткрытого окна, колышущего тонкие льняные занавески. Слышала пение птиц, проезжающие вдалеке машины, тишину комнаты. И никаких фидей.

Я медленно поднялась. Сначала присела на кровати, проверяя ощущения. Голова оставалась ясной. Поочередно опустив ноги на мягкий коврик, от которого пяточки вновь растаяли от удовольствия, как мороженое на солнце, я встала, покачнулась и неуверенно, но очень осторожно двинулась к двери. Не знала, как долго пробыла в бреду, по ощущениям прошло около недели или двух. Придерживая стены, я вышла в коридор второго этажа, затем шагнула к лестнице. Собрав ошметки сил в ослабевшие кулаки, я неспешно переставляла одну ногу за другой по ступеням вниз.

По дому разносился аппетитный запах глазуньи, сладкий аромат жаренных овощей и свежих тостов. Из динамика телефона тихо струилась песня Эда Ширана «Shivers». Полуденный солнечный свет спотыкался об тюль, наполнял кухню воздушностью играющих в лучах пылинок, расширял пространство.

Асли покачивала бедрами, но не так активно, как привыкла, скорее, вынуждено. Музыка наполняла, подхватывала и уносила, оказывать сопротивление было бесполезно. Но Асли была встревожена, это читалось в грубом напряжении икр, будто намеренно пыталась придавить себя к полу, стоять ровно; в резких движениях головы, метавшейся из стороны в сторону в поисках, вечно исчезавших с самого видного места приправ.

Восторг, любовь и вдохновение – в меня будто влили чувства из трех труб. Они наполнили грудь так, что та почти разрывалась, а когда отметка достигла глаз, из правого скатилась холодная слеза.

– Доброе утро, – просипела я и не узнала свой голос.

Он был надломленный, хриплый, какой-то совсем чужой. Он не звучал так ни когда я болела, ни когда срывала его.

Асли спешно обернулась, едва услышав меня, колебалась, хотела подойти, обнять, но оставалась на месте и глядела на меня так, будто я разваливалась у нее на глазах.

– Привет, – шепнула она.

Она звучала как боль, как сама вина, как бесконечное сожаление.

– Все хорошо? – только и нашлось что спросить.

– Мгм, – кивнула она. – Прости. Я не должна была уезжать…

Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то винил себя в произошедшем. Сама я не упрекала ни Асли, ни Клеменс, ни себя.

– Твоя мама звонила. Она беспокоилась, ты не отвечала несколько дней. Я сказала, что ты заболела, много спишь, – Асли хрипнула сквозь слезы, которые упорно хотела сдержать в себе, но те не слишком-то интересовались ее желаниями.

– Спасибо, я перенаберу ей сегодня, – коротко ответила я. – Ты ни в чем не виновата.

– Не нужно было тебя так оставлять.

– Ты не обязана так за мной присматривать.

– Я твоя подруга. Я привезла тебя сюда…

– Пожалуйста, мне становится хуже от твоего самобичевания, – разнылась я и постаралась натянуть улыбку. – Смотри, чтобы глазунья не подгорела, я жутко голодная.

Асли сдавлено, но совершенно искренне усмехнулась, ее глаза снова сверкнули счастьем. Она отвернулась к панели и быстро разложила жареные яйца по тарелкам.

– У нас гости, – сообщила она буднично, будто мы каждый день устраивали благотворительные завтраки для всех.

Я едва не поперхнулась, но постаралась как можно спокойнее выдавить:

– Кто? – получилось