Последний вольный - Виктор Волох

Я глянул на котелок, пропуская его ворчание мимо ушей.

— Вода закипит через девяносто пять секунд.

— Это не кипение. Это бульканье. На такой высоте температура кипения ниже, физику учи, двоечник. И кого ты лечишь своими цифрами? Имей терпение хоть раз в жизни.

Я усмехнулся.

— Рад тебя видеть, Гера. Живым.

— Еще бы. Будь добр, подай кружки. Вон там, в сумке.

Я достал две помятые эмалированные кружки и стал ждать. Было что-то успокаивающее в этом ритуале: смотреть, как Герасим с видом алхимика заваривает горные травы, слушать его ворчание. Вид отсюда открывался невероятный — бесконечные пики Рипейских гор, залитые холодным солнцем, дикая, первозданная мощь.

— Я удивлен, что эта халупа еще стоит, — сказал я наконец.

— Простоит, — буркнул он, разливая пахучий отвар. — Подольше, чем ты, возможно.

— Полагаю, ты знаешь, зачем я здесь.

Герасим фыркнул в кружку.

— Еще бы. Ты шумишь, когда идешь сквозь время, Максим. Я весь день покоя не знал, всё ждал, когда ты нарисуешься. Наследил в эфире, как слон в посудной лавке.

— Ладно. — Я обхватил горячую кружку ладонями. — Почему ты отказал Сергею?

— А сам как думаешь? — Он ткнул в меня пальцем. — Я не хочу лезть в ту мясорубку, в которую ты с разбегу прыгаешь. И если у тебя есть хоть капля мозгов, ты тоже свалишь. Возвращайся к Изольде, забейся в самую глубокую щель и сиди там, пока шторм не утихнет.

— Это не так просто.

— Если влезешь — сдохнешь. У Совета нет столько золота, чтобы оплатить твои похороны. — Он сердито зыркнул на меня. — Раньше мне приходилось пинками гнать тебя к этим бюрократам. А теперь ты сам лезешь в пасть?

— Есть кто-то еще. Темные.

— Плюнь и разотри.

— А что насчет твоего дома? Зачем превращать дачу в камеру пыток?

Герасим криво ухмыльнулся, обнажив крепкие желтые зубы.

— Попался, да? Нечего было нос совать.

Его ухмылка тут же погасла.

— Эти ребята играют без правил, Макс. Если хочешь, чтобы они от тебя отстали, говори на их языке. Языке силы и смерти.

Я отвернулся, глядя на облака внизу.

Герасим изучал меня долгим, тяжелым взглядом.

— Было время, когда ты бы душу продал, лишь бы увидеть, как Темный маг подыхает в такой ловушке. Передумал? Стал гуманистом?

— Дело не в этом. — Я снова повернулся к нему. — Слушай, я был не в курсе раскладов. Я сидел в своей лавке, торговал благовониями. Но ты-то в курсе. У тебя уши везде. Что происходит?

Герасим отхлебнул чаю, поморщился, потом пожал плечами.

— Нарывало давно. Темные хотят легализации. Полной. Я знаю, — он поднял руку, пресекая мои возражения, — они и так в шоколаде. Бизнес, власть. Но им мало. Они хотят кресла в Совете. Официально. Чтобы переписать Законы под себя.

Я уставился на него.

— В Совете? Ты серьезно?

— Старые новости, парень. Совет расколот, как гнилой орех. «Голуби» хотят договориться, «ястребы» хотят войны, но боятся. Темные давят. Они вербуют. Агрессивно. Кого-то покупают, кого-то…

— Я знаю, что бывает с теми, кого не купить, — жестко сказал я.

— Но они не едины. В этом вся соль. — Герасим махнул рукой куда-то на юг, в сторону невидимой Москвы. — В этом Святилище лежит артефакт Предтеч. Калибр — планетарный. Тот Темный князь, который его хапнет, станет абсолютным лидером. Он подомнет под себя все кланы. Совет тоже хочет эту игрушку — как ядерный чемоданчик, чтобы диктовать условия. И всем им нужен Видящий, чтобы вскрыть замок. — Он ткнул пальцем мне в грудь. — И все они предпочтут увидеть тебя мертвым, чем работающим на конкурентов. Вот почему я здесь, в этой дыре. И ты должен быть здесь.

Мы помолчали. Только ветер свистел в щелях хижины.

— Что делает эта штука? — спросил я.

— Без понятия. Защита такая, что мозги плавит на подлете. Совет знает больше, но молчит. Я не подхожу близко. Жить охота.

— Так вот что ищут Горелый и Хазад.

Герасим покачал головой.

— Горелый и Хазад — это просто кулаки. Мясо. Кто-то дергает их за ниточки. Кто-то очень умный и очень старый.

Я вспомнил женщину в маске. Холодный взгляд, властный голос. Почему-то я был уверен — это она.

— Так теперь ты знаешь расклад, — прервал мои мысли Гера. — Что будешь делать?

— Не знаю, — честно ответил я.

Герасим фыркнул.

— Чушь собачья. Ты попрешься на этот бал, хоть кол на голове теши. Я скажу тебе, чем это кончится. Светлые и Темные будут рвать друг другу глотки за эту железку. Прольют море крови, разнесут половину Москвы, пока кто-то не победит. А потом всё пойдет по-старому. — Он замолчал, глядя на меня в упор. — Что с тобой, Максим?

Я молчал, крутя пустую кружку в руках.

— Когда ты приполз ко мне после Воронова, — тихо сказал Герасим, — я тебе говорил: «Забудь о мести. Уйди в тень. Живи своей жизнью». Тогда ты послушал. А теперь лезешь в петлю. Ты же умнее этого.

— Может, я просто устал прятаться, — сказал я, поднимая глаза. — Может, мне надоело быть «терпилой». А как насчет друзей? Семьи? У тебя нет ничего, за что ты бы встал и дрался до конца?

— Ты вообще слышишь, что я говорю? — Глаза Герасим стали жесткими, как льдинки. — Помнишь мой первый урок? «Всё, что ты впускаешь в свою жизнь, ты должен быть готов бросить за десять секунд. И уйти, не оглядываясь». Всё остальное — балласт. Якорь, который утянет тебя на дно. Ты спрашиваешь, есть ли у меня что-то, за что я бы сдох? Нет, Максим, ты, идиот, нет! Вот почему мне восемьдесят три, и я всё еще копчу это небо. Думаешь, ты нашел бы меня здесь, если бы я сам не захотел? Как только ты уйдешь, я снимусь с якоря. И ты меня не увидишь, пока всё не уляжется. Или пока я не прочту твой некролог.

— Тяжело так жить, — сказал я наконец.

— А кто обещал, что будет легко?

Я поставил кружку на камень со звонким стуком.

— Спасибо за чай, Гера.

Герасим промолчал, отвернувшись к огню. Я встал и пошел прочь. Симаргл, дремавший у скалы, поднял голову и проводил меня долгим взглядом. Я не стал его гладить на прощание.

— Бывай, Буран.

Я достал из кармана костяной ключ, чтобы вернуться домой.

Всю дорогу обратно меня грызли мысли.

Когда я встретил Герасим, я был разбит. После того, как я сбежал из плена чернокнижника Воронова, я горел желанием вернуться и убить их всех. Герасим, старый циник и мастер прорицания, подобрал