Слеза Иштар - Lark A. Bratenska

Его красная морда лоснилась от пота и эля. Тим монотонно сбросил двойку и семёрку. Его пальцы будто сами нащупали нужные карты. «Опять…» Он выложил квартет.

Медведь замер, багровея.

– Ах ты, щеноооокхх… Мухлевать вздумал!

Его кулак-кувалда обрушился на стол. Стопки взлетели, липкое пойло хлынуло на пол.

Тим едва успел отдернуть ноги. Две волосатые лапищи потянулись через стол. Никто не понял, как щуплый парень оказался на свободе, а Медведь с воем полетел к стойке, повторяя траекторию опрокинутого стола.

– Что. Здесь. Происходит. – Над посетителями таверны прогрохотал густой хрипловатый голос лорда Вульфа.

Тим поднялся с пола, нашарил рукой упавшую твидовую шляпу, нахлобучил на самые глаза, поравнялся с наставником, выразительно пожал плечами:

– Да кто ж их, работяг, разберет…

И выскочил в зловонную ночь, сжимая в кулаке карту Ренара. Зуд в ногах стал невыносимым.

***

«Не могу… Не могу… Не могу привыкнуть… Не могу привыкнуть… Не могу…» – Тим, не переставая, прыгал из угла в угол по мансарде.

По небеленым каменным стенам комнатушки, в которой он проживал, медленно расплывалось ярко-алое пятно заката. Единственный момент дня, когда жилье художника преображалось, теряло свой одинокий и угрюмый облик.

Кроме старого скрипучего табурета вся обстановка состояла из лежанки, – на ней бесформенным кулем взгромоздилось лоскутное одеяло, замызганное до невнятного серо-коричневого цвета, – жестяного умывальника-рукомойника да деревянного рассохшегося и потемневшего до цвета поджаренной корочки стола. Когда-то он был обеденным, а сейчас его столешницу покрывала густая пыль, сухие колкие крошки хлеба, мелки пастели, сангины и угля, ворох набросков, дырявый носок и приближающаяся ночная тоска.

Тим разгонялся всё сильнее, но пространства хватало на каких-то жалких пять прыжков. На улицу не хотелось. Мысли путались после игры в криббедж.

«Не то… Не то… Всё не то… Всё не то…» – Он остановился, замер, закусив костяшку указательного пальца.

– Допустим! – воскликнул художник, спустя 20 ударов сердца, и принялся сметать всё подряд со стола.

Затем залез под него, шебуршился там еще ударов 30-ть. Попятился на четвереньках, тут же огрелся вихрастым затылком о перекладину, вскрикнул. Выпрастался и уселся, скрестив ноги. В руках перед собой держал какую-то прямоугольную картонку.

– И что, – это был не вопрос, – ты здесь. Откуда? Или нет…

Тим снова вскочил и запружинил по комнате.

– Подожди… Если ты здесь… и там тоже ты… Как?!

Он обвел взглядом свою каморку, но ответчика не наблюдалось.

– Но там был валет! А сейчас… – Художник постарался сфокусироваться на карте. – Кто ты? Я тебя не знаю!

Тим швырнул злосчастную картонку и отпрыгнул, задел этюдник, на котором его дожидался незавершенный пейзаж. Пришлось пожертвовать своим равновесием, чтобы картина и часть инструментов уцелела. Боль немного отвлекла его. Он уселся на пол и принялся собирать инвентарь в ящик.

Когда он поднял голову, его взгляд упал на выброшенную карту. Она лежала лицевой стороной вверх, и то, что он увидел, заставило его кровь застыть в жилах.

На карте был изображен он сам, с синими волосами, в странной одежде, стоящий перед мольбертом в комнате, которую он никогда не видел. А в углу карты была надпись: «Помни, кто ты на самом деле». 

Глава 3: Странные сны

Сначала приходят цвета – яркие, пульсирующие. Целая карусель цветов: красный переходит в синий, который растворяется в золотом, а затем всё рассыпается на тысячи оттенков, которых нет здесь, в Клокхолле…

«Но они есть там! Где?..» – часть сознания Тима будто следит за этим странным сном.

Цветастая фантасмагория замедляется, тускнеет… сквозь нее проступают какие-то очертания. Тим не очень понимает, что/кто это, так как во сне его зрение больше похоже на «рыбий глаз».

Он видит какого-то худощавого парня с ярко-синими растрепанными волосами, который сидит на полу. Его руки движутся с лихорадочной скоростью, набрасывая линии на огромный лист Ватмана. Рядом – открытый ноутбук, из которого слышатся смутно знакомые звуки быстрой и ритмичной композиции.

«Это не просто сон, – осознает Тим. – Это… воспоминание? Но лорд Вульф говорил, что сноходцы могут видеть чужие сны, путешествовать между мирами во сне. Значит, я.. я тоже? Или это моё собственное прошлое, запертое где-то глубоко?»

Тим переводит взгляд и видит окно, полное солнечного света, теплый золотистый луч блестками струится сквозь занавески. Он поворачивает голову и.. все стены комнаты покрыты сотнями рисунков: одни прикноплены, другие держатся на скотче, некоторые – прямо на обоях. На полу полный раскардаш: тюбики с краской, иные – без колпачков, кисти, мелки пастели и сангины, скетчбуки, просто альбомные листы…

Тим чувствует, как горячо бьется сердце: «Это моя комната… Настоящая моя комната! Но где она? В каком мире?»

Из открытого вдруг окна врывается ветер, треплет занавеску, сдувает со стола какие-то листки бумаги. Тим поспешно хватает один из них.

С рисунка на него смотрят два насмешливых золотистых глаза…

Но что-то не так. Синеволосый парень на полу – это… он? Тим пытается рассмотреть лицо получше, но оно расплывается, словно акварель под водой. Он знает этого человека. Он есть этот человек. Но как? Почему он не помнит?

«Кто я? Кто я на самом деле?» – вопрос эхом отзывается в голове, и сон начинает рассыпаться на фрагменты…

***

Тим проснулся с колотящимся сердцем. Рука инстинктивно потянулась к скетчбуку на полу рядом с лежанкой. Пальцы нащупали уголь. Ещё не до конца очнувшись, он начал набрасывать линии – нужно зафиксировать, пока не забыл.

Синие волосы. Комната с рисунками. Окно со светом. И.. что-то еще. Что-то важное. Семь… форм? Кристаллы? Октаэдры! Вытянутые разноцветные октаэдры по углам комнаты, словно маяки или… грани чего-то целого.

«Почему семь? – думал Тим, не отрывая угля от бумаги. – Семь граней… Семь частей… Как будто что-то разделенное, ждущее соединения».

Рука двигалась сама, выводя на бумаге образы, которые он толком не понимал, но чувствовал их правильность. Так всегда было с лучшими его работами – интуиция вела кисть, а разум лишь наблюдал.

К тому моменту, как за окном забрезжил рассвет Клокхолла (а точнее – один из семи рассветов разных кварталов), набросок был готов.

***

Невыразительность Орисс сбивала Тима с толку. Ему никак не удавалось запечатлеть её в своем скетчбуке. Вспоминались лишь радужные глаза… Может быть, в них всё дело? Вдруг она гипнотизирует так?

– Я не могу Вас нарисовать.

– Зачем? – поинтересовалась Орисс, но художник не ответил, углубившись в собственные мысли.

– А ты всех рисуешь или только избранных? – попыталась пошутить женщина.

Тим уперся в нее взглядом и