Жестокие всходы - Тимофей Николайцев

— А ты — подойди-ка поближе! — кинул он месящему грязь старику — так, не глядя, бросают через плечо милостыню.

— Да, добрый господин… — ответил тот, послушно прибавляя шагу, чтобы нагнать телегу. Даже это получилось у него далеко не сразу…

— Итак… — заговорил Луций. — Вижу, что ты искал меня… Иначе — зачем ходишь здесь, зачем гремишь костями среди дождя?

— Да, я поджидал тебя, добрый господин…

— Именно меня? Или тебе сгодилась бы любая телега, везущая тех, в чьих карманах позвякивает?

Старик, наконец, поравнялся с пляшущим ободом… невольно споткнувшись после того, как прямо встретился с Луцием глазами:

— Право, не стоит осуждать голодного за жадные взгляды на сковороду, добрый господин… — кротко, но с какой-то неуловимой двусмысленностью, сказал он. — Как и нельзя пенять нищему, слепо идущему на монетный звон. Но мой путь к тебе был вовсе не слеп, ибо деньги — не имеют надо мной власти…

Симон, крупно шагающий рядом с противоположным бортом — тут же скривился, и даже сплюнул себе под ноги:

— А-а-а, бессребреник! — презрительно фыркнул он. — Прости, Хозяин, что я вмешиваюсь…

— Ты не веришь в Отрёкшихся-от-серебра, лошадиный человек? — как-то совсем по‑детски обиженно повернулся к нему старик.

— Когда я слышу о ком‑то, кто не берёт в руки серебро — то сразу понимаю, что он надеется на золото! — веско уронил Симон.

Да, неприязни в этих словах было столько, что хоть на весы их клади — так они были на слух тяжелы.

Луций знаком велел ему замолчать пока:

— Почему же ты ждал меня именно тут, на пустой дороге? — пытливо взглянул он на старика. — Кто проболтался, что я сегодня поеду именно здесь?

Старик склонился перед ним ниже нижнего… но, прежде чем ответить — вздохнул так глубоко, будто ему предстояло учить грамоте непроходимого тупицу:

— Я понимаю знаки, добрый господин… так что — мне нет нужды собирать слухи по крохам.

— Какие знаки?

— О! Их было довольно много с тех пор, как камни снова начали говорить с живым человеком…

Луций вздрогнул… понадеявшись, что под негнущимся брезентом балахона этого никто не заметит. Потом сделал старику знак продолжать.

— Посуди сам… — послушно принялся перечислять тот. — То, что давно сгорело — снова жарко горит…, а то, что было когда‑то выполото с корнями — сокрыло под собой и поля, и мостовые. Из небес вдруг пропали те, кто клюёт… их заполнили те, кто жалит. Было и великое множество других знаков — менее заметных глазу, но не менее пророческих… А что до твоего проезда здесь, добрый господин — то это было совсем нетрудно. Из города ведёт не так много тайных троп, и я видел ваш след на одной из них. И слышал, как выла собака, сторожившая души мертвецов.

— Откуда тебе известно обо всём этом? — внимательно разглядывая его из‑под капюшона, вопросил Луций. — И почему ты сейчас слушаешь псов за городской чертой, а не меняешь медяки на жизнь около Колодца? Не слышишь Зова? Ты Болтун? Умеешь опятиугливать глину?

— Мне это не к чему…

— Так ли? А ну-ка, открой рот — покажи зубы моему человеку…

Старик до поры лишь скорбно качал головой на все вопросы, а тут — грустно улыбнулся… От зубов у него в рту мало что осталось, но на голых дёснах, которые Луций успел мельком разглядеть — не было никаких следов глиняного налёта.

— Или ты — сороват? — прошипел Луций, зло сужая зрачки.

Он слишком устал делить напряжённое внимание между стариком и возчиком, без остановки пытаясь предугадать их скрытые помыслы. Щемящее чувство близкой опасности — казалось, было растворено в самом дожде… и Луций никак не мог понять, от кого из окружающих его людей она исходит. Одно он знал совершенно точно — по-настоящему собачью преданность к нему испытывал один только Курц… тот Курц, который при жизни плечом к плечу стоял рядом с ним в безнадёжной драке, а сейчас медленно раскисал на дне телеги, понемногу испуская зловонные запахи.

Так сказал ему голос-в-каменных-стенах, разбудив сегодня Луция задолго до сумерек. Точной фразы он смог припомнить, что смысл был таков — на всей земле Наместник вряд ли сможет найти кого‑то более верного, чем этот пёс в человечьем обличье. Только когда он снова займёт место у ног Хозяина, Луций сможет перестать ежеминутно оглядываться на каждого встреченного.

— Мне нет нужды жевать глину, добрый господин — потому что Колодец помнит меня… — заверил его старик. — И, как видишь, на мне нет ничего полосатого…

— Значит, твои лохмотья раньше были робой землекопа?

Тот опять покачал головой:

— Нет, что ты… Земляные Кроты никогда не называли меня братом! Скажу больше — они никогда не считали меня ровней себе! Но ты почти прав — я понимаю знаки, потому что читал Чёрные Книги, а не слушал, как их читают другие…

— Так ты, значит … — колоколом над ухом прогудел Симон, снова без разрешения влезая в разговор.

Не осмелившись произнести вслух всю фразу целиком — он ухватил старика за рубище, слишком ветхое для этакого кулачища, и, без видимых усилий, выдрал из него длинный лоскут. Старик опять улыбнулся, глядя как возчик с силой протягивает лоскут сквозь туго сомкнутые пальцы и смотрит — в какой же цвет окрасит их мокрая тряпка.

— Я никогда не носил коричневого, добрые господа. И давно прошли времена, когда я бывал облачён в чёрное… А краска, какой окрашены ткани — стареет куда быстрее людей.

Тут Уда, то и дело любопытно воротящий на них башку — прозевал поворот, и лошади сошли с дороги… Правое колесо выскочило из колеи, погрузилось в набухший земляной творог и прочертило в нём волнистую линию приличной длины, прежде чем снова смогло зацепиться за накатанную обочину. Симон заорал на кума, обложил его матерей — всех разом, кого успел вспомнить! И, наверное, бросился бы вперёд телеги с кулаками, если б Луций окриком не остановил его:

— А ну — стой! Хоть недолго ты служишь мне, человече, но даже не вздумай начинать с ослушания! Оставайся там, где место твоё!

Поскользнувшись в грязи и едва в ней не растянувшись, Симон хватанул воздух раззявленной пастью… и вернулся к тележному борту. Лошади, испугавшись то ли раскисшей земли под копытами, то ли возни и криков сзади — прибавили шагу. Теперь они оба, возчик и нищий — еле поспевали за телегой, поминутно и попеременно оскальзываясь