Газкулл Трака: Пророк Вааагх! - Нэйт Кроули

в одно мгновение разлетается на куски? Ну, я сделал то, что сделал бы на моем месте любой хороший грот: я сказал пророку Горка и Морка, что за ним что-то есть, так что он обернулся посмотреть. А потом я побежал, как сквиг с горящей задницей, пока меня не втянули во что-то опасное.

ДОПРОС III

– Ты побежал? – спросила Кассия сквозь сжатые зубы, одновременно потирая руками виски. Во время рассказа грота о своем вроде как священном видении, Фалкс почувствовала усиливающуюся головную боль, но для находившихся в клетке псайкеров, это стало мукой. Даже у Хендриксена, несмотря на все его хваленые ментальные практики, вид был болезненный, будто он пытался удержать в себе полбочки отработанного машинного масла.

– Конечно, побежал, – сказал Кусач, будто в защиту чести узника. – Он же грот!

– Но ты сказал, что ощутил... связь с Газкуллом, – уточнила Фалкс у пленника, более заинтересованная в его словах, чем в редакционных замечаниях Кусача. В ответ она получила ухмылку и пренебрежительное бормотание.

– Он говорит, что да, – пояснил Кусач. – Но к тому же – он грот. Узы службы грота не могут быть искренними, если их постоянно не проверять попытками сбежать. Постоянным недопч... непочд...

– Неподчинением, – раздраженно подсказал брат Хендриксен.

– Да. Непочинение, можно сказать, – способ убедиться, что у хозяина есть голова на плечах.

Фалкс почесала шрамы вокруг черепной пластины и повернулась к Кассии.

– Видение причинило тебе боль, Кассия. Этот грот – псайкер?

– Нет такого понятия, как грот-псайкер, – сказала огрин-псайкер, несколько раздраженно хмыкнув, когда Фалкс иронично приподняла бровь. – Или, по крайней мере, не на этом корабле. Как я сказала, я его понюхала, прежде, чем мы начали, в нем есть что-то... но не это.

– Она права, – заявил Хендриксен с некоторым хвастовством. В конце концов, ему всегда не нравилось, если с вопросами о психическом искусстве Фалкс в первую очередь обращалась к Кассии. – В нем есть что-то. Как есть что-то в... этом. В видении. Но даже в примитивном ведьмовстве зеленокожих есть уловки. Грубые резонансы, которые можно наложить на низшее существо, чтобы придать ощущение силы – или укрепить правдоподобность подделки.

– Не то, чтобы я хотел тебе... перчечить, – с лестью произнес Кусач, подняв надбровные дуги вместе с когтем, – но... смотри.

Хендриксен повернул косматую голову к узнику и фыркнул; грот оттянул ворот безрукавки, показав большую черную метку, грубо повторявшей форму отпечатка ладони орка, выжженную у него на плече. Фалкс была уверена, что не заметила ее, когда они проверяли создание на наличие взрывчатки. Но сейчас она видела даже бугристые полосы, где кожа заключенного вспучилась вокруг ожога.

– Рука босса, – тихо сказал Кусач, не сумев сдержать почти инфразвуковой благоговейный рык, в то время, как лицо узника растянулось в злой, тонкогубой улыбке.

– Проделки обманщика из Кровавых Топоров, – возразил Хендриксен.

– Увидим, – отозвалась Фалкс.

Доказательства, что Макари действительно сидел перед ними, явно становились убедительнее. Но она давно запомнила, что игнорирование чутья Хендриксена на обман сулило неприятности. На каждые девять ложных срабатываний, приходилось десятое сомнение, оказывавшееся тем, что спасало их от патриарха культа Пожирателя или от голлмайрского перевертыша, и космический десантник казался как никогда уверенным, что их обманывают.

Ей придется принять меры. Безмолвно передав команду серво-черепу в помещении, она отправила его в медленный полет ко входу в карцер с посланием к хранителю корабельного вивария. Она разбудит Ксоталя, и тогда они узнают правду. Но сейчас женщина попросила узника продолжить.

– Я, заметьте, не пробежал и много-и-пять длин клыка, – перевел Кусач. – Едва я поднялся из пыли, Газкулл лягнул пяткой – это была нога с новым коленом, и все такое – и, даже не развернувшись, зарядил мне камнем прямо по затылку. Это было виртуозно. Сбил меня с ног, так же безучастно, как если бы выковыривал из пива мусорного гада. И все это время это продолжал смотреть на полог, ведущий обратно в палатку Гротсника.

– Он размышлял, – сказала Фалкс.

– Нет, – произнес узник с таким ядовитым сарказмом, что пояснений в переводе Кусача не требовалось. – Задницу чесал. Конечно, он размышлял. А поскольку мозг у него был занят, он велел мне записать все, что я наблюдал в видении, чтобы он мог подумать над этим позже. Это, впрочем, было проблемой.

– Почему?

– Писать было нечем, брюхомозглая! – после этого лицо Кусача замерло, пока орк обдумывал, не зашел ли слишком далеко в передаче смысла слов гретчина; грот же от его затруднений загоготал. Но Фалкс называли и гораздо хуже, потому она покрутила рукой, призывая продолжать рассказ.

– У дока была банка с краской для хирургический пометок, но она засохла годы тому назад, когда тот стал примерять разрезы на глазок, а все, чем владел я, сводилось к двум листам металла, под которыми я жил, и палке-доставалке. Так что Газкулл приказал мне ткнуть его в ногу доставалкой и писать его кровью, – когда Кусач передал последнюю деталь, по виду грота было понятно, что это было особенно ценное воспоминание.

– Я думала, у вас нет письменной речи, помимо грубых иероглифов? – уточнила Фалкс.

– Писать, рисовать... для нас одно и то же, – сказал Кусач. – Как слово «драться», только вы произносите его тише, с меньшим... как вы говорите?.. – тут глаза орка вспыхнули, и он издал злобный, резкий рык, от которого у Фалкс напряглись все мышцы на спине, а Хендриксен мгновенно выхватил кинжал из ножен. Ярость быстро прошла, но это походило на сияние жуткого солнца, на мгновение показавшегося сквозь тучи: женщина напомнила себе, что при всей своей манерности и увлеченности дипломенцией орк являлся еще одним зверем, которому довелось носить самую необычную маску.

– Тише, – сказала она с тонкой и четкой, как клинок дуэлянта, улыбкой, когда Кусач оскалился на нее.

– Тем не менее, – продолжил переводчик, прочистив горло с таким звуком, будто в трюмной помпе застряла лопата, и продолжил «голосом Макари», – я схватил лист металла, служивший половиной моего дома, и начал записывать видение. Но, только самую важную его часть – того громадного, идеального орка, с рогами и всеми теми руками, державшими пушки, стоящего на здоровенной груде трупов с кружащими у головы космическими кораблями. Мне приходилось пару раз брать свежую краску, и тогда я раскачивал